Убить Гиппократа. Елена Сазанович

все равно я не любил зеркала. Но они существовали. И я вынужден был с ними смириться. Хотя при любом случае старательно их избегал.

      Но в это дежурство я вдруг подошел к зеркалу. Странно, но на этот раз оно меня не разочаровало. А даже взбодрило. Тщательно выбритый, подстриженный, помолодевший. Если открыть рот – там можно даже увидеть пломбу… Жаль, зеркало не может отображать не только слова, но и запахи. Иначе сейчас оно бы непременно источало аромат дорогущей туалетной воды, которую я почему-то приобрел накануне. Зато галстук, купленный тысячу лет назад, но с тех пор заброшенный, зеркало хорошо отразило. Как и то, что он не вышел из моды. Хотя я не знаю, есть ли сейчас мода. Скорее всего – нет. И зачем мне галстук, я сейчас надену халат, и галстук почти будет не виден. Хотя разве галстуки надевают для красоты? Нет, безусловно, нет. Галстуки предназначены для солидности, строгости и уверенности в себе. Можно сказать, для повышения самодостаточности. Сегодня я хотел выглядеть солидным, строгим и особенно уверенным в себе.

      Зачем? Затем, что мне нужно расспросить пациентов об их самочувствии и пожелать спокойной ночи. Стоп. Не то. Для этого я никогда не надевал галстук и не покупал туалетную воду. Просто среди пациентов была одна пациентка… У нее еще фикус в палате. И больничные тапочки у кровати. Но это-то тут при чем? Разве из-за фикуса надевают галстук?

      Я совсем запутался. Пожалуй, пора. Я бросил умоляющий взгляд на зеркало. Оно отразило вполне симпатичного мужчину около сорока лет. С довольно мужественным широкоскулым лицом. Слегка раскосыми проницательными глазами. В белом халате, из-под которого неожиданно выглядывал дорогой галстук. Мне вдруг показалось, что в этого мужчину можно влюбиться. Может быть, не зря придумали зеркала…

      Мое ночное дежурство было предсказуемым. Я обошел все палаты. Расспросил всех пациентов о самочувствии и всем пожелал спокойной ночи. К ней я заглянул в последнюю очередь.

      Она не щелкала фисташки. Она читала книгу. Настольная лампа освещала ее круглое лицо. Но я по-прежнему не мог его уловить. Почему-то ярче всего были видны ее по-детски оттопыренные уши. А книга делала выражение лица умнее. Все книги всегда делают лица умнее. Жаль, что лица не могут сделать книги умнее. Хотя умные книги в этом не нуждаются.

      Я хотел спросить, что она читает. А вместо этого у меня почему-то вырвалось:

      – Угостите фисташками?

      Она отложила книгу в сторону. И ее лицо слегка поглупело.

      – Они закончились.

      Я растерялся. Я чувствовал, что теперь и мое лицо глупеет на глазах. И я схватился за ее книгу. Она пришлась очень даже кстати. Это был Достоевский. А я думал, что девушки с круглым лицом и оттопыренными ушами Достоевского не читают.

      – Я и не знал, что девушки еще читают Достоевского, – глупо, тем более с поумневшим лицом, пробубнил я.

      – Это чтобы побыстрее уснуть, доктор, – отрывисто ответила она. И зевнула, не прикрыв рот ладошкой? – А вообще у меня самочувствие нормальное, температуры