Следопыт Бероев. Семён Данилюк

делал. Да что там – что делал? Не все вообще помнили, что штурмовали катер.

      Отдельно сняли показания об обстоятельствах гибели Вишняка. Прихватив Микитку и Кирилку, слетали на место захоронения, откопали тело, назначили экспертизы.

      Всё сходилось на том, что Вишняка застрелил Кучумов. А значит, со смертью самого Кучумова закрывалось и убийство Вишняка.

      О торжественной закладке школы разговора уже не было. Бероев на берег больше не сходил. Отсиживался в кубрике. Опустошённый, уничтоженный. То, что начиналось как умилительная мелодрама, продолжилось блокбастером, переросшим в детектив, а закончилось ужастиком, которых студент ВГИКа Бероев терпеть не мог.

      Причём, в отличие от милиции, для него ужастик начался не в момент убийства Кучумова. А раньше, когда бродил среди лежащих вповалку тел.

      После отлёта милицейской группы двинулся в обратный путь и «Ястребок» – через дельту Лены к Быковскому мысу. С налаженной связью – в рыбсовхозе выклянчили радио.

      Бероев в последний раз осмотрел берег. По посёлку тенями бродили вялые фигуры. Нагибались, падали, поднимались. Шли дальше, возвращались. За чем нагибались? Что искали?

      Рядом напряжённо вглядывалась в удаляющийся берег Вершинина.

      – Похоже, на открытие школы я уж не прилечу, – через силу пошутил Бероев.

      – Не будет никакой школы, – рубанула Фёдоровна. – Иль сам не видишь? Повымирают прежде.

      Олег собрался заспорить. Приложил к глазам бинокль.

      – Пожалуй, – тяжко согласился он.

      Катерок, избавившийся от гружёной баржи, назад шёл ходко. К тому же возвращались по изученному фарватеру.

      Так что Гена обходил возможные мели даже с некоторой лихостью.

      На самом катерке стало тоскливо. Трое оставшихся существовали каждый сам по себе, общаясь друг с другом лишь в силу необходимости.

      Бероев большей частью был занят работой над отснятым материалом и торопился добавить новые съёмки. Да изредка в безопасных местах подменял Моревого на руле. Любознательный Олег рад был бы всерьёз продолжить обучение, но капитан Гена отвечал на вопросы неохотно – рублеными фразами. Прежде шумливый, взвинченный, он сделался подавлен и нелюдим. Даже в те редкие часы, когда передавал штурвал или вставал на якорь, чтоб поспать, вскоре выходил на палубу, наваливался на борт и долго, неотрывно глядел на воду.

      – Говорят, плохая примета – часами на воду глядеть. К покойнику! – незамысловато пошутил как-то Бероев.

      И сам вздрогнул от дрожи, что передёрнула Моревого.

      Перед Гусиной протокой вновь увидели оленя, переплывавшего с материка в дельту. Предвкушение свежего мяса наполнило рты слюнями. Только вот маневрировать на катере, рискуя опять сесть на мель, было рискованно.

      Бероеву, страстному охотнику, хотелось подстрелить бычка. Но он как раз разложился на палубе с киноаппаратурой. Надо было почистить камеру, объективы.

      Побросать всё это или наскоро сложить в кучу, без риска нарушить тонкие настройки, а то и занести какую-нибудь соринку,