Одиночное плавание. Николай Черкашин

пельменей.

5. Башилов

      То, что он назвал Королеву «Людкой», – царапнуло по сердцу. И то, что она дружески улыбнулась ему при этом, уже не царапнуло – резануло…

      Я уставился на колеса вращающихся бобин: из недр полураскуроченной «Яузы», коричневых от стертого с заезженных лент ферромагнитного порошка, сквозь треск и шипение прорывался хрипловатый баритон барда: «…Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать!..»

      А собственно, почему бы им и не фамильярничать? Они здешние, старожилы, знают друг друга который год… И я снова ощутил себя безнадежным чужаком, пришельцем…

      Высоцкий утешал:

      Друг подавал мне водку в стакане,

      Друг уверял, что это пройдет…

      Нет, конечно, между ними что-то было… Вон как воркуют… А почему бы и нет? Кто устоит против такого корсара глубин? Пожалуй, я бы и сам пошел к нему в экипаж. Должно быть, с ним очень нескучно и жить, и плавать, и погибать…

      В полночь замигали в такт порывам ветра люстра и все лампочки в доме, затем все разом погасло – весенние шквалы в очередной раз оборвали провода.

      Зажгли свечи. Ели пельмени при свечах. Магнитофон замолчал, Симбирцев принес гитару, ею тут же завладел лейтенант Весляров…

      От огромной карты Арктики веяло холодом, а может, просто дуло из оконных щелей. Гриф гитары покачивался у среза черного погона, и струны срывались из-под пальцев как тетивы, и простуженный тенорок минера бросал в раскрывшиеся души незамысловатые слова: «Я – подводная лодка, Меня не пугать глубиною…»

      И опять думалось, что все это происходит в не нашей, а в иной – новой – жизни, дарованной нам сегодня у Шестого причала…

      Вдруг вспыхнул свет, рявкнул включенный магнитофон, и начались танцы под ритмы Аббы…

      На двадцать шестом году жизни я совершил для себя ошеломительное открытие: оказывается, человечество делится не на классы, расы, партии, а прежде всего, и это главное деление – на мужчин и женщин. Что мне американский империализм и пролетарии всех стран, когда на меня не смотрит красивая женщина? Из всех треволнений дня самые острые, самые мучительные, самые счастливые перипетии – это охота за ее глазами, за ее взглядами, за ее вниманием. Что бы ни отдал за то, чтобы в общем разговоре она перекинулась с тобой хотя бы двумя фразами, как со счастливчиком доктором, или улыбнулась твоей шутке, как засмеялась механику, который слова «белль амур» из итальянской песни расслышал как «беломор». И уж вовсе немыслимое счастье – остаться наедине хотя бы минутку, как повезло Медведеву, с которым она вышла покурить на площадку…

      Но кто-то же услышал мои мольбы?!

      – Белый танец! Белый танец! – закричала вдруг Азалия, вытаскивая из-за стола Симбирцева.

      – А мне – мне?! – протянула руку Королева.

      Это уже потом я догадался, почему именно мне – просто я оказался в этот момент рядом, а к ней ринулся, несмотря на то, что приглашали женщины, Медведев, весьма нетвердо уже державшийся на ногах; спасаясь от него, она и ухватилась за меня. Все