Повесть о жизни. Книги IV–VI. Константин Паустовский

руки.

      – Да, – кротко согласился Лева. – Добросовестная ошибка. Оказывается, умер не художник Костанди, а чистильщик сапог Костанди. Однофамилец. Он жил в подвале того самого дома, где живет и художник. Легко, понимаете, спутать.

      – Позвольте, – сказал я, приходя в себя, – вы же своими глазами видели его на столе, под простыней…

      – В том-то и дело! – ответил, сморкаясь, Лева. – В подвале, понимаете, темно, а тут еще эта простыня… Кстати, я принес вам заметку о выставке Костанди. Она скоро откроется.

      – Надо думать, – сказал я, – что это будет его посмертная выставка?

      – Напрасно так шутите, – ответил с упреком Лева. – Это даже неприлично с вашей стороны!

      – Знаете что! – сказал я. – Уходите! В «Моряке» вам больше нечего делать.

      – Подумаешь! – воскликнул Лева сварливым голосом и встал. – Тоже мне газета! Паршивая свистулька! Я был одесским корреспондентом «Фигаро», а вы мне тычете в нос вашу селедочную листовку.

      Я не успел ответить. Дверь распахнулась. На пороге стоял белый от гнева Иванов.

      – Вон! – прокричал он ясным, металлическим голосом. – Вон немедленно!

      Лева Крупник вскочил и засеменил к выходу, придерживая падающее пенсне.

      Потом мы услышали, как он в сердцах плюнул на паркет в зале с богиней Авророй и застучал деревяшками по панели, навсегда удаляясь из «Моряка».

      Так исчез из редакции последний из тех одесских репортеров, которых с полным основанием боялся Чехов.

      «Что вы хотели, молодой человек?»

      Патетический язык почти забыт. Современная жизнь требует простых выражений.

      Но каким же языком описать то, по существу, неописуемое одесское торжище, которое в двадцатых годах нашего века носило название «Новый базар»?

      Как изобразить этот базар нам, отвыкшим от приподнятых слов? Как рассказать о вчерашних сыпнотифозных, толпившихся около раскаленных сковородок, где скручивались, потрескивая и жарясь в собственном жиру, куски домашней украинской колбасы с чесноком – первого детища нэпа?

      Как передать множество клятв, завываний, возгласов, жалоб, истерик, проклятий и ругани, смешанных в слитный гул, внезапно прерываемый пронзительным свистком милиционера? И как описать тяжеловесное бегство спекулянтов, обвешанных вещами, по потрясенной их топотом брусчатой мостовой? Как описать потерянные в этом бегстве пожелтевшие лифчики, бязевые солдатские кальсоны и пересохшие резиновые грелки цвета печени, покрытые шрамами трещин?

      Поскольку патетический язык нам чужд, придется говорить об одесском базаре обыденными словами.

      Прежде всего нужно упомянуть о нескольких правилах, без знания которых нечего было и соваться на Новый базар.

      Первое правило состояло в том, чтобы, толкаясь по базару, обязательно сохранить на лице бесстрастное и даже скучное выражение и ни в коем случае не показывать вида, что вы хотите что-нибудь купить. Потому что в этом случае десятки людей начинали цепко хватать вас за рукава, или сильно дергать сзади