Любовь Эрвина Буридана. Калле Каспер

к Буриданам, и не только потому, что не любила лентяев[2].

      Глаза дочки заморгали, и Виктория поняла, что допустила ошибку – когда молодежь стремится проявить добрую волю, нельзя ей препятствовать. К тому же для успокоения совести не грех предпринять и лишнее усилие.

      – Хотя, кто знает, может, ты и права. Быстро собирайся, поедем…

      Им повезло, едва они вышли из дому, как Моника заметила зеленый огонек такси. До вокзала доехали молча, Виктории не любила обсуждать при посторонних и менее серьезные проблемы. Эрвина, конечно, нигде не было, поезд уже стоял на перроне, они проверили все вагоны, заглянули в здание вокзала, в зал ожиданий, к кассам и даже в ресторан. Когда они, лавируя между лужами, уже шли к трамвайной остановке, Моника неожиданно спросила:

      – Мама, а что, собственно, случилось с дядей? То есть я знаю, что он пытался покончить с собой, но как это произошло?

      – Он перерезал себе вены, его спасли, но он потерял много крови, и пришлось ампутировать ему ногу.

      – Да, но почему?

      – Этого никто не знает. Возможно, он почувствовал, что его душевное здоровье ухудшается. А может, наоборот, не почувствовал.

      – Мне так жаль его, раньше он был совсем другим человеком – веселым, оптимистичным, спортивным. Я никогда не подумала бы, что с ним может случиться такое.

      – Его здоровье разрушил лагерь.

      Моника, кажется, намеревалась развить тему, но подъехал трамвай, они вошли в вагон, и там, в толкотне, разговаривать было совершенно невозможно, однако только они снова ступили на тротуар, как дочь задала очередной вопрос:

      – А за что дядя Эрвин попал в лагерь?

      – Это была ошибка, трагическая ошибка. Когда в сороковом сменилась власть, Эрвина пригласили на работу в Министерство иностранных дел. Он пошел. Долго он там не проработал, поскольку через месяц Эстония вошла в состав Советского Союза и министерство было ликвидировано. Но когда стали арестовывать буржуазных деятелей, Эрвин тоже попал в списки… – Она подумала немного и добавила: – То есть нам этого никто не говорил, но это единственное разумное объяснение.

      Больше Моника ничего не спрашивала, затихла, наверно, переваривала услышанное.

      Дома Виктория сняла пальто и пошла прямо в спальню. Конечно, теперь, когда не было ни Вальдека, ни Пээтера, можно было перенести рабочий стол в комнату мальчиков, Арнольд уже предлагал ей это, но Виктории идея не понравилась: Пээтер будет ездить домой несколько раз в семестр, Вальдек, естественно, реже, из Москвы дорога и длиннее, и дороже, но все же пусть сыновья знают, что где-то есть место, принадлежащее именно им. Точно так же она держала пустой комнату Моники, пускала туда, правда, иногда родственников мужа Софии, когда те приезжали в Таллин учиться, но всегда только временно, благодаря этому возвращение дочери прошло сейчас безболезненно, словно она и не отсутствовала пять лет. Остальные две комнаты (каморку

2

Лоодер (Looder) – лодырь (по эст.).