Жена для генерального. Марья Коваленко

покупала кроватку и одежду нашей малышке. Но хотя бы в момент появления на свет моей дочки никто не смог нас разлучить.

      – Ну что, папаша, крышу сносит, как обычно?

      Дождь уже начался, и нянька из двух машин привычно выбрала мой джип. Сбросила куртку. Без подсказки достала из хитрого термоса бутылочку с молоком и протянула мне.

      – Как думаешь, я когда-нибудь к этому привыкну?

      Кормить дочку было особым удовольствием. Я чувствовал запах грудного молока, представлял рядом Аглаю и хоть ненадолго забывал обо всем том дурдоме, в котором варился каждый день.

      – Ты, батенька, клинический случай! – Зоя цокнула языком, а после и вообще махнула на меня рукой. – Может, к третьему или четвертому ребенку полегчает.

      – Осталось уговорить нашу маму на третьего и четвертого, – шепотом сказал я малышке.

      – Ага. Мелочь.

      Нянька усмехнулась и наконец отвернулась от нас.

      – Как Аглая?

      Слышать ответ на этот вопрос каждый раз было больно, но не спросить я не мог.

      – Крутится как белка в колесе. Тетка раскусила, какое сокровище ей досталось, и теперь эксплуатирует без зазрения совести.

      – Лотерейный выигрыш брать все еще не желает?

      – У них в роду, наверное, козы были. Я давно живу, но таких упрямых не встречала. Твердит, что ей на все хватает, а помогать тетке в радость.

      – Козы точно были. – Улыбаясь как ненормальный, я поцеловал в лоб малышку. Сразу вспомнилась наша с Аглаей первая встреча. Ее желание плеснуть в меня кофе. Мое желание свернуть ей шею.

      С заднего сиденья послышался вздох.

      – Димка зря искал победителя и перекупал билет. Деньги на воздух.

      – Мы должны были хотя бы попробовать.

      – Конечно…

      – А так она как? Доктор все еще не отстал?

      На несколько мгновений в салоне повисла тишина. Я слышал только, как Саша кушает молочко, как дождь стучит по крыше и как бухает в груди мое сердце.

      – Блаженный он мужик. Будто переклинило на нашей Аглаше. Каждую неделю приходит. Вроде и жалко его: видный, молодой. А от унылого выражения лица… – Нянька откашлялась. – Тошно становится.

      – Значит, не отстал… – Вкус у ревности был горький. Но за последние месяцы я привык и к этой горечи.

      – Как наша девочка терпит, не знаю, но сама подумываю слабительным его накормить. На стыд в глазах мужика смотреть приятнее, чем на тоску.

      Мысленно я дал добро, но ответить пришлось другое:

      – Не нужно. Я сильно виноват перед Аглаей. Она имеет теперь полное право смотреть на других мужчин.

      – Так что, и отпустишь? – Зоя аж через сиденье перегнулась. Даже ревматичную старуху изобразить забыла.

      – Нет, конечно.

      – Фух, а то я уже испугалась. – Она быстро перекрестилась. – Мы с Берримором не вечные, чтобы охранять Аглаю годами, пока ты в благородного оленя играешь. И так, если бы не наш общий еврейский друг, ни за что не согласилась бы на такое задание.

      – Хочешь зарплату выше?