Литературная матрица. Россия глазами иностранцев. Сборник

ли иностранные наблюдатели говорят о нас так-то и так-то, то что говорили мы сами в то же время и о тех же явлениях? Если иностранцам нравятся, а чаще не нравятся некие наши черты, то как россияне относились на протяжении веков к увиденному за границей? Сообщая о нас, что они сообщают, познакомившись с обитателями третьих стран?

      Опубликованные записки иностранцев не оставались незамеченными в России. Так, за «Путешествием по Сибири» аббата Шаппа, «которое, – словами Пушкина, – смелостию и легкомыслием замечаний сильно оскорбило Екатерину», последовал «Антидот», то есть «Противоядие, или Исследование великолепно отпечатанной дурной книги под названием „Путешествие аббата Шаппа“», подписанный самой императрицей. Публикация перевода записок XVI века Джайлса Флетчера в XIX веке вызвала крайнее неудовольствие Николая I, повлекшее за собой закрытие на десять лет альманаха «Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских» и изгнание публикатора, выдающегося слависта Осипа Бодянского, из Московского университета (справедливости ради отметим, что и первое издание книги Флетчера было запрещено английскими властями, а тираж уничтожен). Что уж говорить о записках современника Николая – маркиза де Кюстина, французское издание которых вызвало не просто неудовольствие, но ярость императора и целую операцию спецслужб по опровержению содержащихся там инвектив.

      Но это лишь отдельные всплески негодования, чаще же в России к наблюдениям иностранцев относились с интересом и без обид, переводили и публиковали даже самые критические замечания. Историк XIX века К. Н. Бестужев-Рюмин в предисловии к публикации перевода писем леди Рондо, которые Гоголь назвал «книжкой замечательной», писал: «Сказания иностранцев считаются и не без основания важным материалом историческим. Иностранца по большей части поражает то, что остается неприметным для туземцев, что считается ими слишком обыкновенным и даже долженствующим быть. Конечно, в суждениях своих иностранец может быть поверхностным или пристрастным; он может по любви к своему плохо понимать чужое и т. п.».

      А изданный в 1873 году перевод дневника петровского времени предварялся такими словами: «Эти заметки, сохраненные правнуком контрактного пробста Седерберга, издаются как принадлежность истории, которая должна быть беспристрастна и свободна от утайки и ненависти. Они представляют русский народ в том виде, каким он тогда был. Тем более радости для человечества, если нынешнее состояние этого народа может быть представлено в более выгодном свете, если только ложный лоск и роскошь между ним не вытеснили похвальное религиозное рвение предков и первоначальную азиатскую степенность». Впрочем, упомянутый уже издатель Осип Бодянский не удержался, то и дело комментируя этот перевод пометками «неверно» или «рассказано совершенно наоборот».

      Действительно, меняются времена, меняются и обстоятельства. Сколько копий было сломано приезжими, осуждающими обычай совместного мытья мужчин и женщин в русской бане! В конце концов всеобщее возмущение целомудренных иностранцев заставило Екатерину запретить общие бани. И вот теперь уже мы краснеем, изумляясь подобной нескромности в Европе.

      Следует помнить, что все приведенные высказывания не были адресованы россиянам. Немалая их часть – и вовсе дипломатические депеши и разведданные, документы секретные, подчас зашифрованные. Оценки могли зависеть как от личности наблюдателя, а иногда адресата, так и от политической ситуации в данный момент. Далеко не каждое мнение заслуживает слов историка XIX века Д. Д. Рябинина о «Секретных записках о России» Шарля Массона, которые, «несмотря на его желчь и неприязненный тон, допускающий преувеличения и пристрастность во взглядах на события и личности, ни разу не обличено новейшими исследователями в фактической неверности заключающихся в нем сведений».

      Составитель успел довести свою работу до конца XVIII столетия, так что она открыта для продолжения, благо теперь большинство источников, в оригинале или в переводе, доступно всем. Каждый даст собственный ответ на вопрос, действительно ли мы таковы, какими нас видят со стороны? И если нет, то почему им так кажется? Где здесь правда, а где ложь и, снова вспоминая Гоголя, стоит ли пенять на зеркало? Как менялись мнения чужеземцев от года к году, от столетия к столетию, от царствования к царствованию, от эпохи к эпохе? От каких недостатков мы избавились, а какие по-прежнему с нами? Какие достоинства сохранили и преумножили? На все эти вопросы поможет ответить и эта книга.

      Евгений Волковыский

      От составителя

      Проблема национального характера столь сложна и многообразна, что нет даже уверенности, разрешима ли она вообще во всей своей целостности. Однако чрезвычайно важное значение ее для исторической науки настоятельно требует каких-то, пусть приблизительных и не вполне надежных, подступов к искомым ответам. Настоящий сборник представляет собой опыт собирания возможно большего числа свидетельств и суждений. При этом не производилось никакого отбора по достоверности, поскольку, с одной стороны, невозможно установить критерий для такого отбора, а с другой – даже явная ложь по-своему отражает какую-то часть общественного мнения и в значительной степени влияет на отношения между странами и народами.

      Особенное