И солнце взойдет. Она. Варвара Оськина

здание университетской администрации, внутри всё тревожно сжалось.

      Рене знала, как поступить. Чёрт побери, она целое утро бубнила в лицо скучавшей Энн, какими именно аргументами будет убеждать комиссию в невиновности Энтони. Потому что Рене была виновата не меньше него. Пусть тогда накажут обоих, либо вообще никого! В ней горел священный огонь справедливости, который сейчас затмил даже глухую обиду на Филдса, Лиллиан Энгтан и самого Ланга. Она не догадывалась, как умудрилась заслужить доверие Тони, но оно давало надежду, что объяснения будут. Любые. Ибо после этих двух дней она согласилась бы даже на самые крохи, лишь бы найти хоть одно оправдание, хоть сущий пустяк, который с натяжкой станет поводом для прощения.

      Но уже поднимаясь по каменным ступеням огромного корпуса, Рене вдруг отчаянно захотела ничего не знать ни о Чарльзе, ни об Энгтане, ни о Квебеке, ни о каких-то интригах, договорённостях или тайнах. Господи, Рене мечтала просто любить выбранного человека. Да, не самого идеального, даже не самого лучшего из всех знакомых, но определённо подходящего именно ей.

      За годы обучения в университете Рене успела побывать в каждом его уголке. Она поднималась на башенку древней библиотеки, что располагалась в центре Квебека, заглядывала на факультет архитектуры и спускалась в подвалы к физикам. Днями пропадала в лабораториях, практиковалась в университетской больнице и даже состояла в команде по триатлону. А потому Рене, конечно, появлялась и здесь, в огромном амфитеатре, где обычно проводились лекции именитых учёных, политиков или выдающихся бизнесменов. Семьдесят рядов вверх и более сотни мест на самой галёрке. В этом лектории, чьи стены постепенно терялись в сумраке зимнего дня, всегда царили зябкий холод, гул сквозняков и эхо неведомых шорохов.

      Рене ступила на предательски затрещавшие доски рассохшегося от времени пола, и сидевшие за длинной кафедрой люди немедленно оглянулись. Они секунду разглядывали застывшую в дверях фигуру, прежде чем дружно уставились ей в лицо, а потом вернулись к каким-то своим разговорам. И ничего не осталось, кроме как постараться незаметно потереть занывший шрам, а потом молча скользнуть внутрь аудитории.

      Здесь было темно и немного мрачно. Ни на одной из тёмных деревянных панелей, ни на столах, ни на чёрной доске или покрытых инеем пластиковых окнах не висело рождественских украшений. И хотя сам университет буквально переливался огнями гирлянд, на подвесном потолке лектория горело всего два ряда светильников. Достаточно, чтобы не споткнуться в полумраке о слегка неровный паркет, но слишком мало для знакомства с выражением лиц комиссии. А те то и дело бросали странные взгляды на не по протоколу ярко-жёлтый свитер. Наверное, Рене стоило нацепить предложенную Энн белую блузку и невнятного кроя жакет, только вот в это утро мысли были совсем не о том. И потому она смущённо уставилась в пол и искренне понадеялась, что своим видом не сделала хуже.

      Ждать пришлось долго. Энтони опаздывал,