Александр. Никита Королев

о было трудно назвать – новый начальник, мутный тип в одном судебном иске от мгновенного и бесследного исчезновения, за неимением выручки зачастую расплачивался с ним спонсорскими продуктами: баночками со скрабами, шампунями и масками для лица. Впрочем, новым начальник был уже как года четыре назад, когда вместо зарплаты можно было хотя бы стащить из офиса аймак или профессиональный фотоаппарат. Поэтому, чтобы обеспечивать семью, Александру приходилось брать на дом то, что сам он называл «халтурой», – заказы от частных компаний и ИП, для которых он разрабатывал логотипы, рекламные брошюры, каталоги и всё, что может сделать человек, хорошо владеющий фотошопом.

      Ещё Александр проходил курсы по программированию, надеясь ещё успеть запрыгнуть в мчащийся прямиком на манные пляжи Бали поезд под названием «IT-индустрия», – но после дня в офисе и вечера за «халтурой» времени на этот как-то не оставалось.

      Из спортивных увлечений Александр занимался беговыми лыжами, на которых за долгие московские зимы он изъездил уже все окрестные парки и водоёмы, и снóуборд – именно так, с ударением на первый слог, как по одной только ему известной причине произносил это слово Александр. Им, сноубордом, в одно, теперь уже далёкое время он занимался серьёзно, его даже приглашали работать тренером на одном швейцарском горнолыжном курорте, с оплатой жилья и солидным жалованьем, – но к тому моменту у Александра уже родились дочери, так что он отказался. К тому же, сноуборд был делом рискованным – один серьёзный перелом, и карьера окончена, – а Александр не любил рисковать. Вернее, не так – он не позволял себе любить рисковать. И не только потому, что риски имеют свойство не оправдываться, – теперь, когда он был отцом двух детей и единственным (если не считать сезонных подработок Арины, его жены) кормильцем в семье, он просто не мог позволить себе рисковать. Это было бы в высшей мере безответственно. Но она, эта любовь к риску, проявлявшаяся в Александре с самого детства, всё норовила выскочить, как пружина – из часов, в самый неподходящий момент. Например, за рулём. Поэтому в его стареньком, живущем от ремонта до ремонта белом «рено» всегда играла не слишком энергичная музыка, а перед каждой поездкой Александр читал придуманную им самим же водительскую молитву.

      Вот и сейчас, выезжая со двора, он бормотал, особо не вслушиваясь в свои слова: «Я аккуратный и спокойный водитель, никого ничему не учу, ничего не доказываю, кроме того, что я аккуратный и спокойный водитель».

      Было только полвосьмого утра, зимнее небо ещё толком не отряхнулось от копоти долгой ночи, но на съезде с моста уже образовалась пробка. Не имея особых возражений, Александр в неё встал. Но даже при таком вялом движении расслабляться было нельзя – ближе к спуску в тоннель дорога, шедшая по поверхности (она-то и нужна была Александру) сужалась до одной полосы, и, если прозевать момент и не встроиться в боковое движение, можно было буквально вылететь в трубу. Здесь недавние товарищи (хоть и по несчастью) становились конкурентами. «Прям как сперматозоиды в матке», – подумал Александр, но тут же отмёл это сравнение как излишне пошлое. Возможно, оно было навеяно мыслями о предстоящем осмотре у уролога и, по совместительству, друга Александра Егорыча, но он предпочёл не лезть в эти мысленные дебри и сосредоточился на борьбе за полосу.

      Егорыч был огромный редковолосый бородатый мужик, из тех, которых особо впечатлительные прохожие, видя на улице, называют «амбалами». И, надо сказать, оболочка полностью соответствовала содержанию: на праздниках (в том числе, и дома у Александра) Егорыч единственный из их мужской компании, выпивши, позволял себе, когда обычные слова больше не вмещали его разгорячённых чувств, как-нибудь нецензурно выругаться, что жене Александра Арине, как тонкой и художественной натуре, не особенно нравилось.

      На пороге кабинета они поздоровались, и рука Александра, как всегда, утонула в медвежьей лапе Егорыча.

      – Ну, рассказывай, – проговорил он своим грудным басовитым голосом, – на что жалуемся.

      Егорыч достал из белой коробки на своём столе новую пару резиновых перчаток и ловко, с характерным шлепком, натянул их на руки.

      – Ну… – Александр замялся, не зная, как бы ему выразиться поделикатнее и в то же время без утаек, – в туалет бывает больно ходить.

      – По-большому или по-маленькому?

      – По-маленькому.

      – Хорошо, потому что с первым – это не ко мне. Но то, что больно, – это нехорошо. Что ещё?

      – Часто хожу. Чаще, чем обычно.

      – Это из-за чая, может? Вы ж его с Ариной только так и хлещете.

      – …ещё кровь иногда бывает, – набравшись смелости, выпалил Александр.

      – А, вот как, – притих Егорыч. – Ну, сейчас посмотрим. Раздевайся и садись на кушетку.

      Александр разделся – до трусов, надеясь, что этого будет достаточно, и сел на холодную, обитую липким дермантином кушетку.

      – Лимфоузлы немного увеличены, – ощупав с обеих сторон шею Александра, констатировал Егорыч. – Болел недавно?

      – Так, простуда.

      – Хорошо, теперь ложись на спину.

      Александр лёг, и Егорыч надавил