Маленьких все обидеть норовят!. Ксения Баштовая

лезвие. Острая боль, ставшая за последнее время почти привычной, и по ладони течет тонкая струйка вязкой темной крови, сворачивающейся в новое кольцо-печатку на пальце. Пути назад нет, а впереди – пустота. Значит, надо проложить свою дорогу!

      Царица Ночь удивлена. В голосе, раздающемся из-под нависающего капюшона, слышны встревоженные нотки:

      – Зачем?! Эйсс-сийн был одним из преданнейших солдат! Он привел с собой несколько тысяч воинов!

      Нельзя оглядываться. Нельзя смотреть на нее.

      – Я сделал то, что должен был.

      – И… не сомневаешься в этом?

      Прямой взгляд:

      – Ничуть!

      Моя стража прошла спокойно. И тихо. Особенно если учесть, что даже после такого доброго и милого сна Дариэн наотрез отказался со мной общаться, тихо вздохнув что-то вроде: «Боюсь, Тьма коснулась тебя сильнее, чем я думал…» Но я же не делал ничего такого! Я просто запретил Элиа называть меня «милордом»! Я же не приказывал ей пойти и броситься со скалы?!

      Тишина…

      Выстояв положенный срок, я растолкал Аэлиниэль и снова задремал. Совесть, в лице благоразумного дедушки, продолжала молчать.

      Да никто меня не касался! Ни сильно, ни слабо!

      Я спал. Откуда-то я точно знал, что сплю и вижу сон. Вернее, не так: я знал, что все происходящее – сон. А еще я был уверен, что он мне о-очень не нравится…

      Вокруг – стены. Знакомые, сложенные из темного камня, прохладного в жару и теплого в самый лютый мороз. Чуть шершавого, но… гладкого, как ни странно. Пальцы знакомо скользнули по краю каменного блока. Как когда-то давно, как в детстве…

      Кардмор. Дом… Но неправильный. Вместо гобеленов – голые стены. Вместо цветных витражей – пустые окна, слепо глядящие во тьму. Такую же слепую – ни одного огонька, ни звезд, ни ветерка… Ничего. Голый пол, не прикрытый ни южными паласами, ни длинными дорожками. Даже факелы были зажаты не в вычурных держателях темной бронзы, на которых так удобно висеть, ухватившись за одну из петель, а в простых грубых кольцах, кое-как вделанных в стены. Так знакомо. И так чуждо…

      Шаги гулко разносились по пустынным комнатам, в которых пахло не прогретым на солнце деревом и воском, а сыростью и плесенью. Мама никогда бы такого не допустила! Коридор, еще один, большой зал. В нем всегда было светло, а сейчас пусто и мрачно. Высокий закопченный потолок. Грубые балки… Где же резьба, витиевато покрывающая каменные колонны? Где взмывающие ввысь линии потолка?!

      Пальцы скользнули по голому камню… Здесь все должно быть не так!

      Поворот, стремительные шаги, и высокая, окованная стальными полосами дверь резко распахнулась… И еще один пустой зал за ней. Самый изученный. Больше всего врезавшийся в память. Он был символом Кардмора, его ликом, но сейчас… искаженным в угрюмой гримасе. Гримасе страха и обреченности.

      Тронный зал. Здесь, у подножия высокого кресла отца, на ступенях, укрытых ворсистым хаттонским ковром, я малышом сидел, наблюдая, как послы разных стран склонялись перед Властелином, как кружились в танце пары на праздновании