Три способа испортить жизнь магу. Василиса Раса

ька не поможет. Он сбежал!

      Бред какой. Я заболела что ли?

      – Мм..? – потянулась к угасающему свету, и в ответ раздалось ликующее:

      – Слава небесам! Объявляю вас мужем и женой. Поднимите невесту!

      Ну я ж говорю, бред. Только щёки горят сильно почему-то. Правда что ли температура свалила? Ничего не помню…

      Глава 1

      День был чудесный. Пара стояла в расписании на этот год очень удачно, так, что мне не приходилось даже особенно отвлекаться от основной работы.

      Я взмахнула рукой, отпуская студентов на волю и, опомнившись, прокричала в схлынувшую за двери толпу:

      – Пухлянски!

      – Руслана Алексеевна! Ну сколько можно?!

      Я махнула на него рукой – пусть не воображает.

      – С тебя цифра к коллоквиуму! У тебя оптика самая широкая.

      – Да помню я! – проворчал Булкин, несчастный ребёнок, не могли материну фамилию мальчишке дать что ли? – Я уж и так даже во сне на ваш парад планет смотрю. Чего уж там такого-то?

      – А надо не во сне. Надо в зеркала, – сказала я, застёгивая портфель. Понимал бы чего в направленном свете.

      – И это. Руслана Алексеевна, вы перестаньте меня так, при всех…

      – Вот когда килограммов двадцать скинешь… – многозначительно уронила я. – Для начала.

      – Да вы что? На самое дорогое! – ужаснулся студент, и похлопал себя по толстому пузу. Ему и правда надо было срочно худеть. Отёк у парня был явный, и поджелудочная с печенью тоже заметно сбоили, судя по маске лица. – Да и трудно это. Сами разве не знаете?

      – Трудно, Пухлянски, с диабетом жить. И с гипертонией. А худеть – не, не трудно, – что я ещё могла ему сказать? И как замотивировать? – Жрать меньше надо, и спортом заниматься! Глядишь, дольше проживёшь!

      Моя пара стояла у них в расписании как раз после большой перемены, и каждый раз, заходя в аудиторию, я видела, как он спешно доедает пиццу из огромной коробки. Мрак и ужас…

      Я смахнула всякую мелочь со стола в ящик и закрыла его на ключ. Имеющий уши, да услышит…

      – И помни, без медосмотра я тебя до зачётов и экзаменов не допущу! Липовую справку не покупай – вот её как раз сожрать заставлю!

      А там мать пусть сама разбирается, взрослые, поди, люди.

      В спину мне донеслось нечто не слишком приятное и потому едва различимое за гомоном десятков голосов, но я уже выходила в коридор и потому предпочла не расслышать.

      – Руслана Алексеевна, Руслана А-алексеевна!

      Я мученически закатила глаза и остановилась.

      – Ну что тебе, Пахрачёв?

      Парнишка, весь взъерошенный, тяжело отдыхивался в сторону, но смотрел решительным взглядом.

      – А-а. Ты опять… – разочарованно протянула я, пытаясь незаметно слиться с толпой студентов или прикрыться Булкиным, как раз в этот момент проплывающим мимо.

      – Я нет… То есть.., да, конечно… Фух.... Но сейчас нет.

      Господи, да что вы все разговаривать-то не умеете?

      – Не знаю, как ты с такой дыхалкой по горам бегаешь, но с коридорами она явно не справляется. Коротко и по существу. У тебя три секунды.

      – Вот, – мальчишка ткнул в меня одновременно кулаком и горящим взором, и я потянулась к очкам. Как довольно заулыбался Пахрачёв, я, конечно, уже не увидела.

      – Если ты надеешься, что за это я всё-таки возьму тебя летом в Анды… Что это, Саш? – я осторожно перебирала пальцами по лёгкой металлической трубе с кривой ручкой и толстыми стёклами, отчётливо напоминающей карликовый телескоп.

      – Мы летом в Саянах были. С клубом.

      – Нашёл? – линзы были непривычные, слоистые и наверняка нерабочие. Я понюхала трубку и осторожно потёрла тёмный край, покрытый нечитаемыми под окислами символами.

      – Можно и так сказать, – пробормотал студент и усмехнулся: – Джина нет, мы проверяли.

      Я посмотрела на развеселившегося паренька поверх узких прямоугольных очков и строго объявила:

      – Отнесёшь в лабораторию, я после занятий посмотрю. Если хочешь поучаствовать, велкам, – и прогуливающейся походкой пошла дальше.

      Я уже говорила, что день был чудесный? Так вот, он действительно был. Солнце светило, студенты шуршали. Ничего не болело… что в определённом возрасте уже воспринимаешь, как истинную благодать.

      Да и хорошо мне тут было. Университет я обожала с самого детства, когда ещё папенька с собой на работу брал. Здесь прекрасным было всё: запах старого лака, скрипучий паркет, облезающая краска вон там, у лестницы и высоченные двери, гул молодых голосов… Это были одновременно неизбежность и призвание, наверное.

      Отец научил меня всему лучшему, что во мне было: любви к звёздам, к людям и к жизни.

      "Без звезды в сердце вы нищи", были его слова, которые я из курса в курс повторяла студентам. "У каждого должны быть свои небеса" и "Звёзды доверяются только чистому сердцу".

      И они доверялись