Железный город. Елена Романова

ось трубное: «Поезд триста тринадцать отправляется с девятой платформы. Покинуть зону отправления». Юг оглушил протяжный свист – поезд хлынул под мост, словно поток.

      На окраине Города, в глубокой сумрачной дали, великие Стражи разомкнули веки и, подцепив железную стену крюками, потянули наверх – наросты снега повалились с ворот на землю, обнажая уродливые потеки ржавчины.

      Поезд ушел во Тьму.

      Грохот и скрежет стихли: без них словно бы опустел сам воздух, тишина вернулась в Город, как распрямившаяся пружина. Стражи опустили врата на землю и вновь погрузились в зыбкую дрему.

      Юг оторвалась от перил и оглянулась, пряча озябшие пальцы в рукава: позади нее на мост поднимались два ве́рха.

      Юг поспешила сойти с моста.

      2

      Никто в Городе не знал, куда уходят составы. Поезда прибывали и отбывали: из ниоткуда и в никуда. Нельзя было купить билет – касс не существовало. Стать пассажиром – читай: нарушить закон. С рожденья всем внушалось, что за Городом – Тьма, и уйти в нее – все равно, что впустить. Жители не смели покинуть Город, они страшились Тьмы, боялись провожать уходящие составы даже взглядом. Тех, кто осмеливался, отслеживали во́роны. Имена любопытствующих заносились в черные книги. Их вызывали на допросы, но, как правило, все, кто решался приглядываться к вратам, вовсе не желали покинуть город, но цепенели, сами не зная от чего. Когда же преступников отпускали, давая время исправиться, они уже никогда более – до самого конца – не смели взглянуть на состав, пусть и недвижимый. Даже коптящие и пути́вцы, долгом прикованные к Дороге – самые бесстрашные жители Города – покидали пути и вагоны за девять минут до отправления, и ничто не могло удержать их даже на миг сверх безопасного времени.

      3

      Когда Юг подошла к дому, все ее внутренности, вымытые ветром, уже покинули тело: остался лишь снег. Тяжелая дверь подъезда, криво висящая на одной петле, раскатисто заскрипела после того, как Юг потянула ее одной, а потом и двумя руками. Дрожа каждой косточкой, на непослушных онемевших ногах она кое-как поднялась на этаж, беспамятно, будто во сне. Череда нескончаемых лестниц и одинаковых дверей закончилась перед Нориной, которую Юг едва не пропустила. Она постучала, чуть не разбив ледяную руку, и прижала к губам закровившую трещинку на костяшке. Жуткий скрип прорезал тишину – дверь отворилась. Юг застыла на пороге, испугавшись пустоты покинутых комнат.

      «Нора…» – позвала она.

      Нора…

      Юг вошла в дом, и ее лизнуло родное тепло – привычный запах душистых трав. Она дважды повернула замок и позвала еще раз: «Нора! Где же ты?»

      Тихо. Пусто. Чисто. Кованая кровать аккуратно застелена, тугое покрывало – как железный лист.

      Юг прошла на кухню. На исцарапанном блестящем столе с проржавевшими плачущими болтами светлели тарелка, обернутая полотенцем, хранящим тепло незатейливой Нориной стряпни, и записка. Юг подняла со скатерти сложенный лист, развернула его и прочла на сгибе:

      «Я вернусь».

      4

      Смеющееся лицо Норы парило над Юг все то время, пока она уходила в сон. Смеющееся лицо Норы, смеющиеся волосы Норы, смеющиеся глаза Норы… заслоняли от колкого страха. Но, когда грезы рассеялись, точно туман над Лугами, в сердце Юг пришел злой кошмар.