Шкатулка рыцаря (сборник). Геннадий Прашкевич

то есть непременное участие в половой близости трех и более партнеров». Как же следует тогда понимать выражение – плюрализм мнений?

      – …а еще гуси, – убеждал наслажденца, сахранца сладкого совершенно распоясавшийся от многой выпивки Гаргос. – У нас тут всякий гусь – это гусь, а у тебя гусь – гусанос.

      – Гус? – Усатый вдруг заговорил с парагвайским акцентом.

      Беляматокий.

      Редкостное слово, оценил Шурик.

      Ни одна буква не повторяется. Жаль, неизвестно, что означает.

      Впрочем, Иван Лигуша на такое богатое слово все равно не потянет. Это рвется кто-то другой, зовет родную душу через всю страну – беляматокий! Тоскливый зов. Долгий. Это не Барона искать.

      Что-то изменилось в кафе.

      Шурик оторвался от вырезок из газеты «Шанс».

      В кафе стояла тишина. Приятели Гаргоса смотрели почему-то на Шурика.

      – Чё, Иван? – волнуясь, спросил Гаргос. – Драка сегодня будет?

      – А вы монетку бросьте. Решка – непременно к драке.

      – А точнее? Он что, уйдет? Ты нам скажи. Вот встанет и уйдет, что ли?

      Иван Лигуша задумался. Неслышно возник рядом официант, доверительно шепнул в ухо Шурику: «Вас междугородняя вызывает. Через администратора, но вы можете подняться в свой номер».

      Шурик кивнул. Взгляды Гаргоса и компании ему не нравились.

      Он забрал у официанта поднос с салатом и с пивом (его собственный заказ) и встал. Всей спиною чувствовал, что Лигуша почему-то угадал в нем… Но кого угадал? Что угадал?

      С подносом в руках Шурик поднялся по лестнице.

      Больше всего хотелось ему вернуться в кафе, запустить подносом в Гаргоса и выбить стул из-под великана Лигуши. Ладно, сказал он себе. Он хорошо знал свой характер. Однажды возле универмага «Россия» Шурик отбил у пьяных, совсем уже озверевших от пьяни юнцов некую девку, вопившую как милицейская сирена. Вырвавшись из потных и мерзких лап, девица дала деру, забыв позвонить в ближайшее отделение. Семь разочарованных морд, потные акселераты в джинсовом рванье, заглотившие каждый по паре бутылок портвейна, тяжело притопывая шнурованными кроссовками, пошли на Шурика. Козел! Украл удовольствие! Живая, голосистая девка, где она? На ходу вооружаясь кто палкой, кто ржавой железкой, акселераты молча шли на Шурика, круша по пути хрупкие стекла автомашин, приткнувшихся к коммерческим киоскам. Владельцы киосков трусливо прятались за металлическими ставнями, а Шурик боялся только одного: не сорваться, не искалечить юнцов.

      Эти мысли, конечно, здорово ему мешали.

      Из-за них он действовал не так быстро, как следовало.

      Не то чтобы пропускал удары, нет, просто в последний момент за остекленелыми взглядами, за кривыми ухмылками, за визгливыми воплями, мало напоминающими человеческие голоса, он вдруг, как звезду из тьмы колодца, прозревал в несчастных акселератах им самим непонятное отчаяние, может, даже – самого себя из далекого детства…

      А в другой раз на заплеванном центральном рынке