Обратная перспектива. Андрей Столяров

мгновенных политических восхождений. Вожди стремительно возникают из ниоткуда и так же стремительно проваливаются потом в никуда. Превращаются в прах, питающий ослепительные фантомы побед…

      А еще, глядя на однообразную снежную ширь, проворачивающуюся за окном, я думаю, что люди, находящиеся сейчас у власти в России, просто так, ради красивых демократических глаз, эту власть, разумеется, не отдадут. Они же не идиоты, угрозу чувствуют, смежив веки, во сне и, вероятно, отчетливо понимают, что в условиях авторитарного государства, в ситуации опаздывающих реформ любое движение к демократии смертельно опасно. Нам об этом еще Евгений Францевич говорил. Вот Николай II собрал Думу в 1906 году, и эта Дума немедленно, всей яростью, обрушилась на правительство. Самого государя-императора критиковать было запрещено, но от министров, назначенных им, только перья летели. Авторитет власти сразу же покатился вниз. И чем кончилось? Николая II расстреляли в Екатеринбурге. Вот Горбачев собрал Съезд народных депутатов СССР, и Съезд точно так же всей яростью обрушился на правительство. Сначала министров потрошили, как кур, затем полетели камни в КПСС, и наконец дошла очередь до самого Горбачева. Где он, кто он теперь?.. А Долгий парламент в Англии, который собрал Карл I? Чем он закончился? Королю отрубили голову. А Генеральные штаты во Франции? Людовик XVI тоже лег под топор. И потому можно быть абсолютно уверенным, что никаких «честных выборов» мы не дождемся. Не надо иллюзий. Власть будет стоять до конца. А чтобы выстоять, чтобы удержаться на головокружительной высоте, ей, разумеется, потребуется чрезвычайно мощный ресурс, демоническое, неземное могущество, способное погрузить всю страну в социальную летаргию, могущее заворожить ее до сомнамбулических снов.

      Вот о чем я думаю, глядя на пейзаж за окном. И против воли в сознании у меня всплывают гигантские жилистые лопухи, багровый свет, заливающий улицы провинциального городка, мертвый Старковский – как его описала Юлия, знак жизни и смерти, пылающий на дверях заброшенной синагоги.

      И это уже не примитивные конспирологические эффекты, не фантазии, в коих захлебывается мой воспаленный воображением мозг.

      Это даже не эвентуальный концепт.

      Это – реальность, в которой нам всем отныне придется существовать.

      А другое событие, всколыхнувшее во мне темный огонь, заключается в том, что буквально через несколько дней после возвращения из Москвы я встречаю Ирэну. То есть не столько я встречаю ее, сколько она, будто пробудившийся рок, неумолимо настигает меня. Для Ирэны, впрочем, это вообще характерно. Она всегда обрушивается на человека как тропический шторм. Ее действия невозможно предугадать. Она сама толком не знает, что сделает через полчаса. Рефлективность ее близка к нулю, зато спонтанность эмоций не вмещается ни в какую психометрическую шкалу. В общем, это обычная петербургская