Знаменка. Елена Грановская

образных красных глаз прямо на него, будто выжигало душу, выворачивало внутренности одним лишь взором. Становилось не по себе, душно, тело коченело.

      Он не мог бежать. Будто сцементированные, ноги вросли в землю. Он извивался всем туловищем и махал руками, думая вытянуть себя, как из болота, из охватившего его оцепенения.

      Тварь всё приближалась. Он хотел закричать, раскрыл рот, но не услышал собственного голоса. Чувствовал, как напрягаются мышцы шеи, как крик, которого не было, рвет гортань. Он не сможет позвать на помощь.

      Еще секунда – и существо кинется на него. Но этого не произошло. От тела чудовищного зверя отделилась голова, и, словно прицельно направленный в футбольные ворота мяч, на него полетела распахнутая пасть с узким черным языком между рядами острых зубов, над которыми увеличивались в размере два белесых шара жутких глаз с точками алых зрачков…

      Он проснулся, резко распахнув веки, ворочаясь на подушке. Комната пульсировала, взгляд еще не привыкших к темноте глаз выискивал опасность, будто та из кошмарного сна перекочевала в реальность. Скоро очертания предметов стали четкими, усиленные обострением наблюдения. Сердце в груди ухало. Было как-то не по себе. Он будто задыхался. Неприятно, когда ночные видения настолько пугают.

      Впервые за многие годы, как себя помнил, ему снилось подобное, нечто страшное, кошмарное.

      Существо из сна было точно такое же. Подсознание, сохранившее образ одной из инопланетных тварей, ликвидированных весной в Ярославле, зачем-то воспроизвело его во сне. Хотя с того дня он не пытался нарочно воскрешать в памяти черты чудовищного иноземного зверя. Наоборот, всегда отгонял. Он что, сумасшедший, псих, чтобы притягивать к себе страхи от нечего делать?

      Говорят, сон – это символическое, образное воспроизведение переживаний и впечатлений прошедших суток. Что же его так могло напугать днем?

      Ах, да. Скорее, не напугать, но заставить поволноваться: пройдет ли он по выделенной квоте, которая досталась ему самым что ни на есть чудесным, сказочным образом. Это он узнает только завтра. Точнее уже сегодня.

      Власов протянул руку к прикроватной тумбе, схватил телефон и сощурился от больно ударившей в глаза яркой экранной подсветки. Десять минут третьего. Еще целый вагон времени выспать оставшиеся для ночных сновидений часы и бодро проснуться в половине седьмого. Отложив телефон и развернувшись на другой бок, Власов закрыл глаза, настраиваясь на новый, как он надеялся, радостный сон.

      Едва, как ему казалось, он закрыл глаза и начал погружаться в новое сновидение, над ухом завыла полицейская сирена – будильник, раздражающий, но зато уверенно поднимающий с постели. Капитан привычным жестом смахнул с экрана смартфона ревущие ноты «телоподъемника», как он называл утренний сигнал, призывающий просыпаться, и, скинув с себя одеяло, довольно бодро ушел в ванну. Проходя мимо аквариума, он увидел, что его проснувшиеся обитатели уже машут плавниками, гоняясь друг за другом между водорослями и искусственными пещерами, и беззвучно постучал пальцами по стеклу.

      Полчаса на душ и бритье. Минуту, чтобы покормить рыб, и еще полминуты, чтобы решить, на этих ли выходных заменить аквариумный фильтр или можно подождать неделю. Следующую четверть часа отдать завтраку. Прожевывая отправленный в рот крупный кусок глазуньи с помидорами и колбасой, Власов настрочил сообщение: «С утречком! Проснулись?» и отложил телефон в сторону, потянувшись за заварочным чайником. Вскоре мобильник завибрировал, оповещая об ответном коротком письме. На заблокированном экране капитан увидел смайлики от Ксении и сообщение: «Так точно! Дети завтракают. Заскочишь сегодня?». «Не уверен, но ближе к вечеру посмотрю по занятости» – был его ответ. Однако и Зорьку с Павликом увидеть хочется, и с Ксюней вместе побыть – целых четыре дня не встречались, вечность! Конечно, он сделает всё, по крайней мере постарается, чтобы увидеть дорогие лица. Встреча с родными ему людьми вдохнула во Власова новые силы и прогнало волнение о предстоящем дне: на службе предстояли одни заботы, да еще и позвонить должны по поводу академии…

      До ставшей уже родной Знаменки рукой подать: два переулка, один широкий и всегда шумный бульвар – и вот он уже двигается вдоль монументального здания к исторической усадьбе, занимаемой министерским военным управлением, где служит пятый год. Власов всегда оказывался в служебных кабинетах одним из первых и переодевался в униформу: из квартиры он, как и многие, выходил вполне обычным, ничем не отличающимся от других жителей столицы москвичом, одетым в куртку нараспашку и светлую бейсболку, а в управлении перевоплощался в служащего Минобороны, надевая повседневный защитный костюм и пряча уличную одежду в шкаф. Настают новые рабочие сутки, двери просторного кабинета открываются и закрываются: входят сослуживцы, звучат уставные приветствия, вбегают и тут же выбегают советники, носящиеся по этажам в поисках вечно занятых полковников и генералов. Каждое утро традиционно забегает генерал-майор Егор Семёныч, начальник управления, и, желая доброго дня, обязательно озвучивает какую-то новую, заранее приготовленную армейскую шутку: то ли выдуманную