Таинственный мир Эрлика. Александр Аркадьевич Басалыгин

и с высоты края карьера, ни с глубины его. Лишь в полдень, лучи солнца на несколько минут освещали небольшую черную дыру, которая и была входом в эту самую пещеру. До ближайшего аила было несколько десятков километров, а больше никаких поселений в округе не было. Как и когда обрабатывался карьер, кто и куда увозил все это, никто не знал. Как и про вход в неизвестную пещеру… Хотя был и тот, кто сейчас обитал в ней. И только он знал как далеко уходила она, и на сколько рукавов разделялась. И можно ли было сгинуть в ней навек или выбраться на белый свет.

      Солнечный луч пронзив черную пустоту, остановился на седых спутавшихся волосах старика, сидящего на пологом камне у входа в пещеру. Голова его приподнялась и глаза зажмурились от яркого света. Одного этого лучика хватило, чтобы вход и стены пещеры заиграли сверкающими, разноцветными огнями от вкрапленных в них аметистами. Старик улыбнулся, слегка крякнув привстал с камня и исчез в глубине. Солнце не проникало в глубь пещеры, но он уверенно шел пригнувшись по узкому проходу не придерживаясь стен. Наконец, слегка светящийся таинственный сумрак указал резкий поворот. Пройдя еще несколько шагов старик вошел в небольшой зал освещенный тем же светом, только более ярче. Здесь было уютно и чисто. От стен исходил мерцающий слабый свет, позволяющий видеть даже мелкие камешки на ровном песчанном полу. Выдолбленный лежак в стене, был покрыт вышитыми покрывалами алтайских рукодельниц. Небольшой очаг и кухонная утварь состоящая из большого казана, кружки и ложки, да старого закопченного чайника, было всем имуществом этого обитателя. Он налил воды в кружку, и сделав пару глотков прилег на лежак. Скрестив морщинистые, натруженные руки на впалой груди, старик вздохнул и прикрыв веки погрузился в воспоминания, которые не знал никто. Да и некому было бы их рассказать при желании. Хотя было, что рассказать. Но кто поверил бы всему этому.

      глава первая

      илис

      Из вырытой в каменистой почве землянки, покрытой старыми шкурами наброшенных на кривые жерди, донесся истошный, полный боли и горечи стон. То причитая навзрыд, то угасая в изнеможении, то вновь наполняя пространство плачем, из нее выползла через узкое отверстие молодая, но уже совсем седая женщина. В старом поношенном платье из грубого холста, с растрепанными волосами, она поползла на коленях к стоящим неподалеку людям протягивая к ним свои руки. Они молча стояли и смотрели на нее не проявляя никакого сочувствия.

      – Как же нам жить теперь? Как же жить… Зачем он оставил нас? -причитала она. – Кто прокормит сыночка моего? Помогите…

      Она уронила голову в землю, распластавшись на ней. Грязные, спутавшиеся волосы раскинулись в стороны и скрыли ее вместе с руками. Никто из находящихся рядом не произнес ни слова. Внезапно женщина изогнулась, оторвала заляпаное в грязи лицо от земли и заплаканными глазами взглянула на небо. Тихий стон вырвался из груди и затих вместе с последним вздохом. Она лежала на спине и глаза ее были устремлены в небо.

      Один из стоящих неподалеку стариков подошел к ней и прикрыл грязной ладонью застывшие в вечности глаза.

      – Меньше ртов, легче зиму переживем: – донесся из толпы чей-то голос; – вишь как, в одно время ушли.

      – Там еще пацан должен быть, если тоже не помер,– сказал кто-то еще, – жрать всем нечего.

      Из толпы вышла худая, седая старуха и шатающейся походкой подошла к землянке. С трудом откинув полог, заглянула внутрь, затем почти влезла в нее и что-то стала вытаскивть наружу. Ей помог один из стоящих рядом стариков и на свет они вытащили слабо упирающегося, худого, со всклоченными волосами и испуганными глазами мальчонку лет пяти. Еще не понимая того, что он остался сиротой, глядя на окруживших его соплеменников он ощутил, что здесь он никому не нужен.

      Холодный, порывистый ветер, захватив с собой пепел с погребального костра с силой бросил его в заплаканные глаза Илиса. Так звали мальчонку оставшегося сиротой, которого держала за руку старая, неопрятная алтайка. По древним законам тюркских народов, отца и мать этого мальчонки сожгли в тот же день на прощальном костре, как души их ушли в царство великого Эрлика.

      – Все Илис, теперь ты один; – обратилась старуха к озябшему на холодном ветру пацану, – сегодня ночуешь у меня, а потом ищи кормежку и ночлег сам;– прошамкала старуха беззубым ртом раскуривая длинную трубку. Она повернулась и поплелась в свою нору, а Илис боясь остаться один, голодный и замерзший, побежал вслед за ней.

      Забравшиеся в теперь уже ничейную юрту, люди племени обыскав ее и забрав жалкие пожитки умерших, разошлись по своим норам. Оставшаяся без присмотра хижина через день обретет нового хозяина, благо копать и строить в каменистой почве не придется. Племя вторую осень голодало. Охоты не было, люди вымирали от голода и болезней. Все больше и больше слышался ропот недовольных соплеменников, просящих шамана повлиять на духов, чтобы те, помогли и послали пищи.

      Но прошла неделя, потом вторая, а мальчонка все еще жил со старухой, которой уже было жалко его.

      –Пропадет один,– думала она.– Да и мне веселей, пусть пока живет со мной.– Но не просто она приютила его. Уже через несколько дней, пятилетний Илис принес двух сусликов, которых поймал