Истукан. Евгений Рудашевский

      Неказистая шкатулка заинтересовала антиквара больше, чем лежавшие в ней драгоценности. Он провёл пальцем по шероховатому торцу, осмотрел узоры лакированной крышки, будто мог с ходу прочитать их историю, и чуть приметно кивнул собственным мыслям. Настя рассеянно проследила за его движениями. Посетителей в новоарбатской «Изиде» собралось немного: две женщины возле застеклённого шкафа с механическими куклами да мужчина возле коллекции портсигаров, – и антиквара никто не поторапливал.

      – У вас есть заключение геммолога? – спросил он и тут же добавил: – Садитесь.

      – Геммолога? – Настя растерянно взглянула на предложенный ей стул. – Не знаю… Нет, наверное.

      – Значит, нет.

      – Это плохо?

      – Обычно к нам приходят с заключением.

      – А что… Зачем оно? У меня есть завещание, и в нём упомянуты драгоценности, если вы об этом.

      – Нет. – Антиквар качнул головой и вновь сосредоточился на шкатулке.

      Шустов. Так он представился. Ему было лет тридцать. Каштановые волосы расчёсаны и смазаны матовым воском. Скулы и подбородок – выраженные, нос – чистый и прямой. У Насти было достаточно времени рассмотреть гладко выбритое лицо антиквара, его крепкую шею и чёрную, застёгнутую на все пуговицы рубашку. Обручального кольца нет.

      Настя продолжала стоять. Между тем молчание Шустова затягивалось. Пора бы обратить внимание на старинные серьги, брошки и кулоны! Да хоть на браслет с золотыми вензелями, с серпом и молотом на пробе – бабушка им особенно дорожила.

      – Откуда она? – Антиквар отложил шкатулку.

      – Я же говорю, у меня умерла бабушка, и…

      – Откуда она у вашей бабушки?

      – От дедушки. А он привёз из Хургады. Это в Египте. На берегу… Ну, вы, наверное, знаете.

      – Знаю, – мягко ответил Шустов.

      Насте нравились его зелёные, с коричневыми крапинками глаза. Их взгляд успокаивал и мог бы очаровать в каминном полумраке ресторана. «Обручальное кольцо хорошо бы смотрелось на его руке». Мысль неуместная, как и стоявшая на столе антиквара искусственная ёлочка с броскими игрушками и разноцветно-праздничной надписью «2001». С Нового года прошло два месяца. Настя не удивилась бы, узнав, что ёлочка простоит здесь до лета.

      – Мой дедушка… Он был моряком.

      Настя, вздохнув, опустилась на стул. Быстро избавиться от драгоценностей не получилось.

      – Служил механиком на тральщике. Где-то в семидесятых попал в Хургаду.

      Дедушка часто рассказывал эту историю – всякий раз, как семье удавалось собраться у него в Малаховке. Её детали менялись от будничных до нелепо фантастических, но общие черты оставались неизменными. После очередной арабо-израильской войны требовалось разминировать Суэцкий канал, и Египет запросил помощь у советских кораблей. Им выделили пролив Губаль, где и оказался Давид Альтенберг, Настин дедушка. О поиске и подрыве мин Давид Соломонович вспоминал редко, предпочитал описывать сорокаградусную жару, песчаные бури и беспокойный рейд Хургады. Поставки продуктов и воды были ограничены, моряки выкручивались самостоятельно.

      – И мылись они по команде. – Настя скользнула взглядом по стеллажу с потемневшими иконами. – Дедушка сравнивал поход в баню с торпедной атакой. Залетел – вылетел. Ну, вы понимаете, экономили воду.

      – Понимаю.

      – Простите, я зря всё это говорю…

      Шустов не стал её разубеждать, и Настя поторопилась закончить:

      – В Хургаде после войны… Там была нищета, голод. Дедушка по городу толком не ходил, но с местными рыбаками сталкивался. Ну они и менялись чем могли. За бинты или тушёнку давали морякам украшения, старинные книги… А дедушка вот получил шкатулку. Чья-нибудь семейная реликвия.

      – Что-нибудь ещё? – спросил Шустов.

      – Ещё дедушка говорил, что в Суэцком канале приходилось поднимать затонувшие корабли, они…

      – О шкатулке.

      – Нет, о шкатулке больше ничего.

      Шустов, явно разочарованный ответом, наконец удосужился взглянуть на бабушкины драгоценности.

      В тишине антикварного магазина было слышно, как гудят люминесцентные лампы низкого потолка, как шепчутся женщины, перекочевавшие от механических кукол к фарфоровым статуэткам. Настя различила новостной голос радио, доносившийся из-за стены. Ведущий сообщал о предстоявшем затоплении орбитальной станции «Мир» и американском чартерном рейсе, пассажиры которого смогут вживую наблюдать за падением космических обломков.

      – Это искусственный александрит. – Настя оживилась, увидев в руках Шустова одну из бабушкиных серёжек. – А это… не знаю.

      – Топаз. – Шустов осмотрел увесистую брошь. – Или дымчатый кварц. Оправа золотая. Пятьсот восемьдесят третья проба.

      – Хорошо, – кивнула Настя.

      В магазине приятно пахло полиролью и старым деревом, но драгоценности вызывали в памяти удушающе приторный запах бабушкиных духов. Бабушка умерла осенью. Настя не общалась