Древний Рим. Честь преторианца. Регина Грез

глаза пугают меня. Нет, лучше промокнуть, но добежать до дворца.

      Порыв ветра растрепал мои волосы, бросил в лицо горсть сухих листьев и сора. Пока я моргала и вытирала слезы, сидя у маленького бассейна, даже не заметила, как подошел Борат.

      – Вот ты где! Я уже обыскался, сначала думал, побежала жаловаться старику Катону.

      – Как видишь, всего лишь собираюсь утопиться!

      Откуда только у меня взялись силы дерзить. Почему-то я совсем не боялась большого хмурого мужчину. Он ничего не скрывает, говорит прямо, что думает и чего желает.

      Борат внимательно вглядывался в мое лицо, а потом протянул руку. Я гневно ее оттолкнула, а он усмехнулся.

      – У тебя веточки в волосах, я хотел убрать.

      – Лучше скажи, где сейчас этот извращенец?

      – О ком ты говоришь? – наивно изумился Борат.

      – Самому догадаться трудно?! – гаркнула я. – Смотрю, ты неплохо устроился – местечко тепленькое, платят солидно, так еще и развлечения между делом. Часто тебе отдают приказы голых баб щупать?

      Меня трясло от злости и несправедливости, а может, от страха, который я тщетно пыталась скрыть. В памяти резко встали описания расправы над первыми римскими христианами во времена Нерона – несчастных зашивали в шкуры оленей и выводили на арену, куда позже запускали тигров и львов. Толпа зрителей, занявшая Колизей, улюлюкала и гоготала, глядя, как женщин и детей рвут на части голодные хищники.

      Кажется, я покачнулась, и Борат меня подхватил, тесно прижимая к себе. А потом у моего лица раздался знакомый жаркий шепот:

      – Я надеялся, он не тронет тебя в память о сестре. Все так думали. Ты немного похожа на Марциллу. Такая же добрая и нежная, говоришь красиво и складно. Она часто плакала и бывала больна, и тогда он днями сидел у ее кровати, обещал исправиться. Потом она потеряла ребенка и совсем слегла. Фурий собрал лекарей, обещал им немыслимые богатства, лишь бы вернули цвет ее бледным щекам и прежнюю улыбку. Фурий очень ее любил.