Отъезд. Натиг Расулзаде

рку, которую часто слышал дома: осторожность украшает джигита, вспомнил и, вырвавшись из цепких рук с дубинками, побежал так, что пятки сверкали. Те с дубинками, разумеется, побежали вслед за ним, чтобы продолжать стоять на страже закона (хотя уже конечно не стояли, а бежали), но догнать не могли, потому, как он бежал, по словам классика мировой поэзии «быстрей, чем заяц от орла».

      И вот – убежал. Опять же помогла поговорка, которую он часто слышал дома, – подумал он. – Нет ничего лучше моего города.

      Он зашел в кафе, после продолжительного пробега и непродолжительного мордобоя разыгрался аппетит. Очень хотелось есть. Он вошел и огляделся. Здесь надо было стоять, и это было некстати, было досадно. Ему хотелось посидеть и расслабиться, но есть хотелось еще сильнее. Он подошел к стойке бара и показал буфетчице пальцем на большое красивое пирожное-безе, организм требовал сладкого, и с полученным пирожным и чашкой кофе благополучно добрался до столика, возле которого стояла только одна девушка, тогда как возле других столиков принимали пищу внутрь по двое, а то и по трое посетителей. Он поставил на столик то, что держал в руках, а именно чашку и блюдечко с пирожным, бросил в кофе сахар и стал размешивать его, поглядывая по сторонам. И тут заметил, что девушка за его столиком в отличие от него, озирающегося по сторонам, смотрит не отрываясь, прямо ему в лицо, а конкретнее – только в правый глаз. Он подождал, когда рассматривание с её стороны его глаза прекратится, но не дождавшись спросил:

      – Что?

      – У вас глаз сильно подбит, огромный синяк. Вы упали?

      – Упал? – переспросил он. – Вы что, не допускаете, что в моем возрасте можно просто подраться? – нервно спросил он. – Я кажусь вам настолько старым, что обязательно падать, чтобы нажить синяки?

      – Не хотела вас обидеть, – сказала робко девушка. – Но вам надо к врачу. Обязательно.

      – Ладно, разберемся, кому куда надо… – пробурчал он, уже более мягким взглядом оглядывая девушку.

      – Я врач, – сказала она. – Давайте я посмотрю…

      – Не хочу утруждать, – сказал он, отворачиваясь от неё подбитым глазом.

      Но она уже подошла к нему вплотную, доброжелательно приговаривая.

      – Давайте, давайте, я просто посмотрю, не бойтесь.

      – Я вас не боюсь, – сказал он просто.

      – Извините меня за этот тон, это профессиональное, просто я работаю в детской поликлинике, и своим маленьким пациентам то и дело говорю: не бойся.

      Говоря это она уже деловито осматривала его пострадавший глаз и расплывшийся синяк вокруг него.

      – Ничего страшного, – резюмировала она. – Могло оказаться хуже. А так, просто приложите лед, пройдет…

      – Ладно, разберемся, – пробормотал он вместо «спасибо» и самому сделалось несколько неловко, но постарался не показывать виду.

      Но она заметила и, поколебавшись, спросила:

      – Вы почему такой сердитый?

      – Потому что я ненавижу этот город, – ответил он тут же, будто ждал этого вопроса с её стороны.

      – А вы приезжий, или живете здесь?.. За что ненавидите этот город?

      – За то, что это не мой город, я не люблю чужие города.

      – Зачем же вы приехали? Извините моё любопытство, но вы такой странный, то есть, я хотела сказать – интересный… Хочется узнать.

      Он теперь сам был не прочь поговорить с ней, но прежде чем начать, стал внимательно рассматривать её и кажется, остался доволен тем, что увидел и здоровым и травмированным глазами.

      – Я должен был покинуть свой родной город, – постепенно все охотнее ввязываясь в разговор, ответил он, продолжая присматриваться к собеседнице, и чем внимательнее он её рассматривал, тем больше проникался симпатией к незнакомке: миловидная хрупкая на вид брюнетка, большие глаза, распахнутые на него по-детски доверчиво, словно в ожидании хорошего сообщения, маленький рот, пухлые губы, минимум косметики.

      – А что случилось? – спросила она с нескрываемым любопытством, еще больше раскрыв глаза, в которых загорелись искорки, забегали чертики, запрыгали тысячи вопросов в ожидание его слов.

      Он усмехнулся вполне уже доброжелательно.

      – Теперь я спрошу, – сказал он. – Можно?

      – Да, – сказала она. – Только я не буду отвечать, если вопрос нескромный.

      – Сколько вам лет? – спросил он, уже откровенно улыбаясь её наивности, наивному виду, наивному разговору, что все больше и больше ему нравилось в ней.

      – Нет, не скажу, – она помотала головой, и короткий хвостик за её спиной, и челка на лбу у неё тоже коротко отрицательно помотали. – Двадцать семь.

      И тут же открыто рассмеялась над своим таким откровенно противоречивым ответом.

      Я ровно в два раза старше неё, – подумал он, подумал просто так, как говорится, подумал бездумно, констатируя никому не нужный факт.

      – Ну, раз так, могу рассказать, – сказал он.

      – Что значит – раз так? – спросила она.

      – Раз вы совершеннолетняя, –