Огненный цветок. Саша Ри-Эн

морыш радовал глаз крупными белыми бутонами.

      Тайным сад был оттого, что отец увлечение Ганса не одобрял, считая, что купеческому сыну надо не с цветочками возиться, а постигать премудрости купли-продажи. Ганс постигал, но отцовской любовью к коммерции так и не проникся, при каждом удобном случае спеша поливать, рыхлить и удобрять своих зелёных питомцев. Те отвечали взаимностью, с каждым днём становясь краше.

      Лишь одного не хватало Гансу в этом великолепии – алого цветка, который видел он в отцовском ботаническом атласе. Видел мельком – отец закупил атласы на продажу и вскоре увёз из дома. Просить его оставить один экземпляр Ганс не рискнул – после смерти матери отец часто был грустен, расстраивать его лишний раз не хотелось.

      Вот и теперь, когда, собираясь за товаром, батюшка спросил своих близнецов, что привезти в подарок, Ганс заказал лук и стрелы.

      – А мне, батюшка, привези цветочек аленький, краше которого нет на свете, – умильно улыбнувшись, произнесла Грета, его сестрица.

      Судя по просветлевшему лицу, в этот раз отец оказался доволен. Расцеловал на прощание и отбыл, обещая вернуться побыстрее

      – Йо-хо! Отличная была идея! – воскликнула Грета и, хлопнув Ганса по протянутой ладони, побежала менять ненавистное платье на рубаху и штаны, в которых скакать по лесу было гораздо удобней. И вскоре близнецы уже спешили по лесной тропинке к заветному саду, который настала пора поливать.

      Отец вернулся не скоро и какой-то странный – лицо словно пылью припорошено. Вручил Гансу лук со стрелами, а затем достал из-за пазухи тряпицу, а когда развернул, у Ганса дыхание перехватило – там лежал цветок: алый, словно кровь, и прекрасный, как утренняя заря.

      – Невероятно! – воскликнула Грета, украдкой толкая Ганса в бок. – Где ты нашёл такое чудо, папенька?

      – Эх, – вздохнул отец, – лучше не спрашивай, – но под уговорами сдался и поведал такую историю: – Где я только не искал его. Думал, с пустыми руками возвращаться придётся. Да только вчера сон мне приснился: будто иду я по лесу, а вдалеке между ёлками что— то светится. Подхожу ближе, а там цветок. Рука сама потянулась, сорвал – и вдруг потемнело всё вокруг и рёв над ухом раздался: «Напрасно ты, купец, это сделал! Прощайся с жизнью своею, ибо сейчас она и закончится!» Взмолился я о пощаде, рассказал, что не баловства ради цветок сорвал, а подарок искал для дочери любимой. А чудище, что над ухом ревело, и говорит: «Ладно, будет тебе пощада, коли отдашь мне ту, которой подарок предназначен. А не отдашь – сам умрёшь. На раздумье даю тебе сроку до полуночи». Тут проснулся я: в руке цветок, а на пальце перстень, к чудовищу дорогу открывающий. Вскочил я на коня, да вперёд обоза домой поскакал – дел-то много: и завещание написать, и товаром распорядиться. Да и проститься нам надо по-человечески, чтобы помнили вы родного батюшку, когда меня с вами не будет.

      Говорит, а слёзы сами по щекам катятся.

      – Никуда я тебя не пущу! – воскликнула Грета, обнимать его бросилась.

      – Так и я тебя не пущу, – ответил отец, в ответ её обнимая.

      – И правильно, – сказал Ганс. – Я к чудищу пойду. Мой подарок, мне и отвечать.

      – Умом ты что ли, сынок, с горя тронулся? Грета цветок просила.

      Вздохнул Ганс и рассказал ему и про сговор с сестрицей, и про тайный сад.

      – Интересные дела, – нахмурился отец. – Есть что-то ещё, чего я не знаю?

      – Нет! – хором воскликнули близнецы.

      – Поэтому я пойду, – повторил Ганс, стараясь увести отца от опасной темы.

      – Даже если бы я согласился, всё равно не выйдет. Чудовище ждёт дочь, а ты…

      – Переоденусь. Мы ж близнецы, оно и не заметит.

      – Нет! Я никого из вас на погибель не отправлю! – решительно произнёс отец.

      Ужин был грустен. Как ни пытался батюшка улыбаться, получалось неубедительно. Ганс тоже не мог поддержать игру, и если бы не «дружеские» пинки Греты, украдкой прилетающие под столом, то и вовсе расклеился бы. Сестрица в актёрском умении преуспела больше – улыбалась, забалтывала отца, подкладывала ему мяса, да вина подливала. Тот пытался отказаться, ссылаясь на то, что к полуночи ему нужна ясная голова, но противостоять напору не мог и вскоре, утомлённый переживаниями, уснул прямо за столом.

      Ганс с Гретой бросились снимать кольцо. Сделать это оказалось непросто – проклятая железяка сидела как влитая.

      – Только не поворачивай, – шептала сестра, держа отцовский палец, пока Ганс пытался стянуть металлический ободок.

      Должно быть, он потянул слишком сильно – отец зашевелился, пытаясь поднять голову… Близнецы замерли.

      – Спи, папочка, спи, – прошептала Грета. И отец, вздохнув, опять погрузился в сон.

      И так тяжело стало на сердце Ганса, что он, сам не понимая как, стащил, наконец, злополучное кольцо. Грета потянулась, чтобы забрать, но Ганс быстренько надел его себе на палец и спрятал руку за спину.