Новое Черное Пальто. Мария Ботева

      – Так, – отвечаю, хотя думала совсем не об этом, хотела позвать маму гулять целый день, покупать тонкие колготки, брюссельские вафли и мороженое. Но раз уж разговор зашёл… – Так, – говорю, – правда, расскажи про него.

      – Ай, прощелыга тот ещё, – отвечает она. А настроение, чувствую, нисколько не испортилось. Обычно в этом месте она начинает грустить.

      – Ага, понятно, – говорю, – аотчествоу прощелыги какое?

      – Погоди, – мама задумывается, – дай-ка вспомнить. Мольбертович, что ли?

      – Ну мама!

      – Говорю же, только не сегодня.

      И мы идём гулять. То в один торговый центр, то в другой. Мне так нравится там ходить! Всё яркое, блестящее, покупатели ходят радостные. Или озабоченные ходят. Но по всем видно: люди делом заняты. И просто мне нравится в магазинах, на рынках – жизнь! Кипит и клокочет, а не так себе проистекает. Тут кричат продавцы, там заманивают, тут хвалят свои товары, показывают их во всей красе, там чуть не бегут за тобой с какой-нибудь кофточкой или тапками.

      Купили мне водолазку бирюзовую, а маме зимние ботинки со снежинками.

      – Мама, – я ей говорю, – ты как маленькая! Хорошо, что снежинки, а не снеговики.

      – А что, бывают? – мама спрашивает. И я закатываю глаза. А-а-а! Вот это мама. Как это я с ней ещё держусь сегодня, с такой дикой.

      Мы спускаемся на эскалаторе, а времени уже три часа, и я хочу есть. Мы так за целый день и не поели никакого мороженого, никаких вафель.

      – Пойдём перекусим? – наклоняется ко мне мама, и тут мы видим, как навстречу нам поднимается моя классная, Валерия Геннадьевна.

      – Здрасьте, – говорим с мамой в один голос.

      А Валерия нам пальцем грозит, и я не могу понять, это она всерьёз или в шутку. Никогда она мне пальцем не грозила – и вдруг.

      – Не думай даже, я ей позвонила утром, отпросила тебя. Сказала, надо в больницу.

      Какую ещё больницу? И тут я вспомнила, что утром мы в самом деле заходили в поликлинику, взяли направление на анализы крови и мочи. Мне и маме заодно. А может быть, это мне заодно, а главное – маме. Не знаю.

      Потом мы пошли шляться по магазинам, и я совсем про это забыла. Вот это подарок мне сегодня. Завтра в школу, но в субботу ничего сложного. География, химия и физкультура. Ау меня освобождение по здоровью, так что я иду только на два урока, виват!

      В субботу мне приходится вставать самой. У мамы законный выходной, и она спит сколько хочет. Не знаю, когда она встаёт. Может, ещё долго лежит, но не удивлюсь, если она после моего ухода вскакивает и прыгает на кровати. Хотя нет, на наших кроватях не попрыгаешь, там какие-то хитрые матрацы. Ну, всё равно что-нибудь делает моя мама. По субботам я прихожу, а дома пахнет горячими сырниками. Маме отменно удаются именно сырники. Блины не получаются, на пироги ей не хватает терпения, а вот сырники – думать позабудешь, пока их ешь.

      Сегодня только собралась домой, стою, натягиваю свою куртку. Идёт он – Лев Ильич Давыдов, учитель года две тысячи лохматого года, наш историк.

      – Ты куда это? – спрашивает меня.

      – Домой, – отвечаю, – куда ещё?

      – Рановато, – он мне говорит.

      – В самый раз, – отвечаю, а сама чувствую: не клеится у нас с ним разговор. У него одна настройка, а у меня другая, что-то не так.

      – Погоди, а ты карточки мне расписала?

      – Конечно, во вторник ещё. Вы же видели.

      – А-а, – тянет он, – это во вторник было, да? Вот время-то.

      И идёт себе дальше. А я стою, у меня куртка только на одну руку натянута, стою и думаю: что-то тут не так. Хотя кому какая разница, что я думаю, мне можно и вовсе ни о чём не думать. Взять да пойти домой. Так я и делаю.

      – Погоди! – снова говорит он. Я уже у дверей, а он чуть ли не бегом бежит ко мне. – Погоди, а куда ты их положила? Что-то я не помню. И вообще, рассказала бы, что там да как? Ты же была на этом, на слёте археологов?

      Вот тоже мне! Не мог сразу же с этого и начать. Всё хорошо в нашем учителе, только это и плохо – не может сразу о деле спросить, издалека начинает. Не видать мне тёплых маминых сырничков, приду, когда они уже остынут. Хотя нет, не всё пропало.

      – Мама, – говорю я по телефону, – я, оказывается, задержусь тут, надо рассказать о собрании.

      – Ясно, – мама мне отвечает, – это ты Льву будешь рассказывать, да? Давай-давай. Я всё поняла, позвони, как соберёшься домой.

      Но я позвонить забываю. Я вообще обо всём забываю, потому что в кабинете у Льва такое!

      – Кто это сделал? – говорю.

      – Кто-кто, – отвечает Лев, – самый ваш лучший учитель.

      – Ну ни фига себе! Это вы сами?

      – Ну да, – он говорит и по усам себя гладит, – сами.

      – А когда? А почему меня не позвали? Я тоже хочу!

      В классе у Льва две парты сдвинуты, а на них – бумажный макет нашего летнего раскопа.

      – Узнаёшь? – спрашивает он.

      Ещё бы не узнать, сколько мы там