Последний койот. Майкл Коннелли

неизвестно, существовала ли между ними какая-то корреляция, однако же все это подтвердило и укрепило подозрения, которые возникли у него в тот вечер, когда он впервые ознакомился с делом. Что-то там было нечисто. Что-то не сходилось. И чем больше Босх об этом думал, тем больше приходил к выводу, что это что-то – Конклин.

      Пошарив в кармане пиджака, который висел на спинке стула, он вытащил записную книжку и отправился на кухню, откуда позвонил на домашний телефон заместителю окружного прокурора Роджеру Гоффу.

      Гофф был давним другом, который разделял страсть Босха к тенор-саксофону. Не счесть было дней, которые они провели вместе в судах, сидя бок о бок на заседаниях, и вечеров, когда они так же бок о бок сидели в барах, слушая джаз. Гофф был юристом старой закалки, который проработал в прокуратуре без малого тридцать лет. Никаких политических амбиций как на рабочем месте, так и вне его у него не было. Он просто любил свою работу. И никогда от нее не уставал, что делало его уникумом. За время пребывания Гоффа на должности сотни заместителей успели прийти в прокуратуру, выгореть и уйти в корпоративные юристы, а он все работал и работал. Теперь большая часть обвинителей и защитников, с которыми он сталкивался в коридорах здания Уголовного суда, были на добрых два десятка лет его моложе. Однако он по-прежнему делал свое дело, и делал его хорошо, и главное, в голосе его, когда он, стоя перед присяжными, призывал высшие силы и общество обрушить всю мощь своего гнева на голову очередного подсудимого, по-прежнему звенела неподдельная страсть. Твердость в сочетании с неизменной беспристрастностью сделали его подлинной легендой в судебных кругах. И он был в числе тех немногих прокурорских, кого Босх глубоко уважал.

      – Роджер, это Гарри Босх.

      – Эй, чертяка, как поживаешь?

      – Сносно. Что поделываешь?

      – Ящик смотрю, как все нормальные люди. А ты чем занимаешься?

      – Да ничем. Послушай, ты помнишь Глорию Джеффрис?

      – Гло… Черт, разумеется, я ее помню. Так, дай-ка сообразить. Она… ну да, это та, у которой мужа полностью парализовало в результате аварии на мотоцикле, верно?

      Он произнес все это таким тоном, как будто зачитывал обстоятельства дела в суде.

      – Ей осточертело за ним ухаживать. Поэтому в один прекрасный день она уселась ему на лицо и сидела, пока он не задохнулся. Его смерть чуть было не списали на естественные причины, если бы не один въедливый детектив по имени Гарри Босх, который вцепился в это дело, как бульдог. Он нашел свидетельницу, которой Глория все рассказала. Решающим моментом, который переломил мнение присяжных, было то, что она сказала свидетельнице, что, когда она душила его, это был первый оргазм, который ей удалось испытать за все время жизни с этим бедолагой. Ну, что ты скажешь о моей памяти?

      – Ну ты даешь!

      – А с чего ты вдруг про нее вспомнил?

      – Она сейчас готовится выйти из Фронтеры[7]. По УДО. Я хотел тебя попросить, не сможешь ли ты написать им письмишко.

      – Что,

7

Фронтера – женская тюрьма, расположенная в сорока пяти милях к югу от Лос-Анджелеса.