Повесть о жизни. К. Г. Паустовский

сам бы заработал на себя.

      Тогда впервые я увидел на мамином лице испуг, как будто ее ударили.

      – Не сердись, – сказала мама и опустила голову. Она сидела и шила у стола. – Разве я могу заставлять тебя работать?

      Она заплакала.

      – Если бы ты знал, как мне тяжело за всех и особенно за тебя! Как он смел, ваш отец, так необдуманно поступать и быть таким легкомысленным! Как он мог!

      С некоторых пор мама называла отца «он» или «ваш отец». Она плакала, склонившись над старым платьем. Обрезки материи и белые нитки валялись на полу.

      Мама распродала почти все вещи. В квартире стало сыро и пусто. Промозглый свет проникал из окон. За ними были видны шаркающие сапоги, боты, глубокие калоши. Мелькание ног, забрызганных грязью зимней распутицы, мешало сосредоточиться и раздражало. Будто все эти чужие люди ходили по самой квартире, наносили холод и даже не считали нужным взглянуть на нас.

      Среди зимы мама получила письмо от дяди Коли. Письмо очень ее взволновало.

      Вечером, когда все мы сидели за круглым столом, где горела единственная лампа, и каждый занимался своим делом, мама сказала, что дядя Коля настаивает, чтобы я переехал на время к нему в Брянск, что он устроит меня в брянскую гимназию и что это совершенно необходимо, пока отец не получит хорошее место и не вернется в семью.

      Галя с испугом посмотрела на маму. Дима молчал.

      – Отец к нам не вернется, – твердо сказала мама. – У него есть другие привязанности. Ради них он сделал долги и оставил нас нищими. И я не хочу, чтобы он возвращался. Я не хочу об этом слышать ничего, ни одного слова.

      Мама долго молчала. Губы у нее были крепко сжаты.

      – Ну хорошо, – сказала она наконец. – Не стоит говорить об этом. Как же быть с Костиком?

      – Очень просто, – сказал Дима, не глядя на маму. Для Димы все было просто. – Я в этом году кончаю гимназию и поступлю в Московский технологический институт. Мы продадим всё. Ты, мама, с Галей переедешь в Москву и будешь жить со мной. Мы продержимся. А Костик пусть пока поживет у дяди Коли.

      – Но как же так! – встревожилась Галя. – Как же он там будет жить? Зачем же нам разлучаться?

      Я сидел, опустив голову, и судорожно рисовал на бумаге цветы и завитушки. С некоторых пор каждый раз, когда мне было тяжело, я начинал бессмысленно рисовать на чем попало эти замысловатые завитушки.

      – Перестань рисовать! – сказала мама. – Я не понимаю, чему ты улыбаешься! И что ты об этом думаешь?

      – Я не улыбаюсь, – пробормотал я, но почувствовал у себя на лице напряженную улыбку. – Это так…

      Я замолчал и продолжал рисовать. Я не мог остановиться.

      – Костик, милый, – неожиданно сказала мама глухим голосом, – что же ты молчишь?

      – Хорошо… – ответил я. – Я поеду… если надо…

      – Так будет лучше всего, – сказал Дима.

      – Да… будет хорошо… конечно, – согласился я, чтобы не молчать.

      Все рушилось в эту минуту. Впереди я видел только жгучее одиночество и свою ненужность.

      Я