Некроманс. Opus 1. Евгения Сафонова

Она будет мешать.

      В его взгляде не было ни злорадства, ни голода, ни предвкушения. Одно лишь раздражение – от того, что глупая девчонка снова проявляет свою глупость.

      Это явно не было ни местью, ни извращённой прихотью.

      – Отвернись хотя бы, – попросила Ева. Уже тише. Понимая, что это глупо: даже если она разденется и залезет в ванну не на его глазах, потом ей всё равно предстоит несколько часов пролежать под его наблюдением в прозрачной воде. Но там золотое мерцание хоть чуточку прикроет…

      Герберт лишь усмехнулся пренебрежительно.

      – Я готовил тебя к ритуалу. Мыл тебя. Исцелял твои раны. Вживлял тебе в грудь энергетический проводник. Ты всерьёз считаешь, что под твоей одеждой скрыто нечто, чего я ещё не видел?

      Терпение лопнуло перетянутой струной.

      – Ладно. – Резко отвернувшись, Ева направилась к двери. – Тогда выйду я.

      – Никуда ты не пойдёшь. Это нерационально. – Дверь, которую она успела рвануть на себя, захлопнулась. Круглая ручка потянула Еву за собой, едва не заставив впечататься носом в дерево. – Я могу отдать приказ, но от рвения скорее его исполнить ты раздерёшь на себе рубашку. В вашем мире, кажется, есть лекари? Относись ко мне как к лекарю… в данный момент. Не знаю, как принято в вашем мире, но у нас девушкам, как и мужчинам, порой приходится раздеваться перед лекарями. Непосредственно от процесса разоблачения вроде никто не умирал. Хотя тебе это в любом случае не грозит, – добавил он.

      Ева стояла, почти уткнувшись лбом в запертую дверь. Понимая, что рациональное зерно в его словах есть. Что они насмешливо подражают тому, о чём она думала совсем недавно.

      Но то, что он ни на йоту не собирался считаться с её чувствами, вызывало смутное желание призвать смычок и вмазать ему как следует – попутно разнеся всю ванную к чертям.

      – Повернись. – Слово подкрепила магия. Ева развернулась на пятках помимо воли. – Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. – Глаза, светлые и холодные, как горное небо, бесстрастно встретили её взгляд. – Ты. Меня. Не интересуешь. Не в том плане, в каком тебе, возможно, хотелось бы. Меня не интересуют женщины. И мужчины. И животные. Я равнодушен к этой стороне жизни, потому что считаю постель переоценённым источником удовольствия. Я равнодушен к каким-либо отношениям, потому что считаю людей неблагодарным объектом для преданности. Магия – вот достойный объект. Моя наука. Моя цель. Никак не ты. Надеюсь, я достаточно доступно объяснил? А теперь – раздевайся.

      Ева, не ответив, вновь отвернулась.

      Очень, очень медленно присела, чтобы снять кеды.

      Если б ей нужно было дышать, её дыхание было тяжёлым. Если б её сердце билось, оно заставило кровь гневно колотиться в висках. Но Ева не дышала, и сердце хранило неподвижность; и только мысли бушевали в голове, сплетаясь контрапунктом, певшим о долгой и мучительной смерти одного венценосного сноба.

      Однажды ты мне за это ответишь, сволочь, думала она, с ненавистью стягивая штаны. Ох ответишь.

      Яростно потоптавшись на нижней части своего облачения, Ева расстегнула