Дыхание снега и пепла. Диана Гэблдон

темные пятна усталости, но она все-таки растила троих детей, и это если не считать беременности, из-за которой она наверняка плохо спала. Лицо выглядело влажным и румяным, довольно здоровым.

      Пара синяков виднелась на голенях, но я не стала обращать на них внимания: беременные женщины легко набивали синяки, к тому же, если брать во внимание жизнь в деревянной хижине и дикую горную глушь, едва ли нашлось бы хоть несколько человек на Ридже, кто не ушибался по несколько раз на дню. Или я просто искала оправдания, не желая признать вероятность предложенного Брианной сценария?

      – Одно мне, – объяснял Герман, касаясь яиц по очереди, – одно для Джоан, одно для Фелисити и одно для мonsieur L’Oeuf. – Он показал на шар ее живота.

      – О, какой милый мальчик, – сказала Марсали, притягивая его ближе и целуя в перепачканный лоб. – Ты мой маленький птенчик!

      Сияющая улыбка мальчика сменилась гримасой подозрения, когда мать прижалась к нему выступающим животом. Он осторожно потрогал его.

      – А когда яйцо вылупится внутри, что вы будете делать со скорлупой? – спросил он. – Можно я ее возьму?

      Марсали порозовела, сдерживая смех.

      – Слава богу, люди не вылупляются из яиц, – сказала она.

      – Ты уверена, maman? – Он с сомнением оглядел ее живот, а потом осторожно потыкал его. – На ощупь как яйцо.

      – Да, но это не так. Просто мы с папой зовем так малыша до того, как он родится. Ты тоже однажды был мonsieur L’Oeuf.

      – Правда? – Германа это открытие прямо-таки огорошило.

      – Да, как и твои сестры.

      Мальчик нахмурился, взъерошенная светлая челка свесилась на нос.

      – Нет, они были mademoiselles L’Oeufs.

      – Oui, certainement, – сказала Марсали, смеясь. – Этот тоже может оказаться mademoiselle, просто мonsieur легче сказать. Вот, гляди-ка. – Она откинулась назад и крепко прижала руку к животу сбоку, потом взяла руку Германа и приложила ее к этому месту. Даже с того места, где я стояла, я смогла увидеть, как изнутри натянулась ее кожа, – ребенок изо всех сил пинался в ответ на толчок.

      Герман отдернул руку, изумленный, затем с завороженным видом положил ее назад и нажал.

      – Привет! – сказал он громко, опуская лицо ближе к материнскому животу. – Comment ça va там, мonsieur L’Oeuf.

      – Он в порядке, – заверила его мать. – Или она. Но малыши сначала не умеют говорить. Ты это знаешь. Фелисити пока что не говорит ничего, кроме «мама».

      – О да. – Потеряв интерес к своему будущему родственнику, он наклонился, чтобы поднять какой-то особенно привлекательный камень.

      Марсали подняла голову, щурясь на солнце.

      – Тебе пора домой, Герман. Мирабель скоро нужно будет доить, а я тут пока еще занята. Иди-ка и помоги папе, хорошо?

      Мирабель была козой и сравнительно новым приобретением в хозяйстве, чтобы пока еще вызывать интерес Германа, который тут же оживился.

      – Oui, Maman. Au’voir, Grandmère!

      Он прицелился и бросил камешек в сарай, промахнулся, развернулся и помчался в сторону тропы.

      – Герман! – закричала ему вслед Марсали. – Na tuit!

      – Что