Легенда о Калевале. Владимир Свержин

чтобы передохнуть. – И как ты только решился бросить мне вызов? Это и есть твои великие знания о мире?

      Йоукахайнен бросил на его гневный взгляд и вновь запел:

      – Из горы вода явилась

      А огонь упал к нам с неба

      Сосны – первое жилище

      Камни – первая посуда!

      Старый Вяйнемейнен лишь зевнул.

      – Уже высказал всю глупость, или что-то приберег напоследок?

      Похъелец, вконец обозлившись, запел:

      – Помню древность я седую

      Как вспахал тогда я море!

      Распростер я вширь озера

      Горы выдвинул я сверху!

      Тут уж настало время гневаться Вяйнемейнену.

      – Умолкни, негодный лжец! – воскликнул он. – Не было там тебя, когда создавались моря и поднимались к небесам горы!

      Оборвалось пение, нестройно простонали струны.

      – Как смеешь ты называть меня лжецом? – воскликнул похъелец, перекосившись от злости. – А ну, берись за оружие! Давай-ка померимся, чей меч острее! Ответишь мне кровью за хулу!

      – Не дошла еще пора до железа, – качнул головой старый Вяйнемейнен.

      – Боишься честной схватки? – вскинулся Йоукахайнен. – Дрожат стариковские руки, трясутся поджилки? Если трусишь быть мужчиной, слово мое обратит тебя в грязную свинью!

      Словно зимняя буря, стал мрачен Вяйнемейнен.

      – Слово лечит лучше снадобья, ранит не хуже меча. Не бросайся словами, юнец. Ты уже пропел – теперь мой черед.

      Он достал свое кантеле и запел. От этой песни солнце, заслушавшись, раздвинуло серую пелену туч, и снег растаял, обратив промерзшую землю в непролазное болото. Проснувшиеся озера заходили ходуном, вздыбились волнами, ощетинились обломками льдин. Как ни силился Йоукахайнен расслышать, понять и запомнить слова, ничего у него не выходило – лишь гул стоял в голове. Ибо то была волшебная песня-руна, которую могли понять лишь великие чародеи и боги.

      И вдруг он почувствовал, как погружается в трясину – по колени, по пояс, по грудь. По самое горло уже подступила болотная жижа!

      – Не губи меня! – взмолился похъелец, перепугавшись. – Оберни свое заклятие! Дам я тебе своих коней, сколько хочешь отсыплю серебра и золота!

      Рассмеялся песнопевец.

      – Зачем мне твои кони? Зачем золото? У меня своего добра довольно.

      – Пощади, – рыдал Йоукахайнен, выплевывая тину. – Отдам я за тебя мою сестру, прекрасную Айно!

      Рассмеялся тут Вяйнемейнен и перестал играть на кантеле.

      – Женитьба – дело хорошее, – ответил он. – Стало быть, теперь мы станем родней. В гости к тебе наезжать буду, за столом твоим потчеваться…

      Горько заплакал Йоукахайнен, но сказанное обратно не воротишь. Сел вековечный песнопевец на камень и запел руны, поворотившие и само время вспять. Снова вскипели волны, а молодой похъелец оказался на твердой земле. Тут же повалил снег, и озера покрылись льдом, и трава ушла под землю, и и листья спрятались до урочного часа.

      – Отправляйся