Страшные сказки с Чёрного корабля. Крис Пристли

леса, хлопка и чугуна. На них перевозят войска захватчиков, на них перевозят рабов. Однако на «Дельфине» груз – хотя и человеческий – был совсем другого рода.

      На кораблях переправляются и мечты, и «Дельфин» вез переселенцев из Восточного Средиземноморья в Америку, к новой жизни. Он вез их тела, их грубую одежду, их скудные пожитки – а заодно надежды и чаяния. Их страхи он вез тоже.

      Эти люди не были привычны к путешествиям. Их семьи поколениями цеплялись за тяжкую жизнь, доставшуюся им по наследству: это были крестьяне, влачившие существование в тени древних замков, люди дремучие и суеверные. Разорвать крепкую связь с землей предков им было непросто.

      Но вот пассажиры с большим воодушевлением погрузились на корабль, где, к удовольствию всей команды, стали петь народные песни и танцевать на палубе. Воздух наполнился мелодичным пением скрипок и кларнетов, и вскоре стало похоже, что на корабле устроили деревенскую свадьбу или майские гуляния.

      Ричард Стайлз, молодой моряк, занимался своими делами, но скоро его внимание привлек кое-кто из пассажиров: девушка – рыжеволосая девушка, – которая, как искристый янтарь, освещала все вокруг. Он влюбился в нее в то же мгновение, но был слишком застенчив, а потому только и мог, что улыбаться ей.

      Была в этих переселенцах некая ребячливость. Страхи и сомнения, связанные с новой жизнью, они заметали под ковер веселости и приподнятого настроения, как будто песни и смех могли отвести от них невзгоды.

      Все изменилось, как только корабль вышел в Атлантический океан. Налетевший шторм загнал пассажиров в трюм. Песни сменились молитвами, смех – стонами и плачем. Жены цеплялись за мужей, дети – за матерей.

      Когда через несколько дней ветер наконец утих, люди казались измученными: шторм будто сломил их дух. Никто уже не пел и не танцевал, и даже дети играли как-то вяло и равнодушно.

      Чиня такелаж грота[2], Ричард Стайлз глядел вниз на эту унылую компанию. По всему видно: переселенцы – голь перекатная, сплошь крестьяне и ремесленники, Ричард и сам был из таких. Ему вспомнилось, как четыре года назад, в нежном возрасте одиннадцати лет, он подался в моряки; вспомнилось, как тяжел и безрадостен был труд в северном торговом городе, где он родился. Ему было понятно, почему пассажиры устремились на поиски лучшей доли, но они напомнили ему, как он сам сбежал от жизни, которая тянула из него все соки.

      Ричарду казалось, что эти люди уже растратили половину жизненных сил, чтобы очутиться здесь; они были вымотаны, и в них совсем не осталось жизнелюбия. Словно весь энтузиазм, который они выказывали в начале плавания, был только воспоминанием о радости, а не самой радостью; словно они притворялись, разыгрывали спектакль. Возможно, таково их обычное состояние.

      – Ну и груз нам достался, – сказал моряк рядом с ним. – Можно подумать, они плывут не к новой жизни, а на чьи-то похороны. У меня от них мороз по коже.

      Ричард догадывался, что тот имел в виду. Было в этом новом упадническом настроении нечто тревожное. Капитан обеспокоенно переговорил с судовым доктором:

2

Такелаж – общее название снастей на судне. Здесь – снаряжение грот-мачты, на которой закрепляют грот, большой треугольный парус.