Сто полей. Юлия Латынина

боюсь, – улыбнулся Даттам, – что аломов уже превратили в рабов. Ведь аломы пришли в эту землю свободными, а теперь девяносто аломов из ста ходят в рабах у знати. В твоих рабах, Марбод. И вот Арфарре очень хочется их освободить.

      – Ты как будто не заодно с ним, торговец! А ведь это ты притащил сюда эту колодку на наши шеи!

      Тут откуда-то сверху раздался мелодичный свист. Марбод вздрогнул, а Даттам стукнул в тарелочку. Дверь кабинета раскрылась, и на ее пороге возник храмовый монах с бумагами на подносике.

      – Скоро солнце покажется у пятой черты, – известил он, – до начала церемонии весеннего очищения дворца осталось четверть часа.

      Было слышно, как за дверьми поют серебряные раковины, и крик их походил на крик испуганных цапель.

      Даттам обернулся, чтобы попрощаться с Марбодом: но бывший королевский дружинник уже исчез. «Что-то он затеял?» – мелькнуло в голове Даттама.

      А Марбод, выйдя на балкон, обхватил руками резной столб и задумался. Слова Даттама о дождях и каналах поразили его. Вот этим-то и пугали люди империи: уменьем сказать такое, от чего дворянская честь превращалась в труху, – в производное от природных условий! А ведь он, Марбод, был в империи, и, точно, видел каналы: так почему же он сам о них не подумал? Неужели, если бы он, Марбод, жил по другую сторону гор, он бы сейчас кормился не мечом, а докладными?

      Или помириться? Действительно помириться? Позволить этому старику с мангустой безнаказанно провести церемонию, принадлежащую роду Кречета?!

      Кто-то тронул Марбода за плечо. Марбод обернулся: перед ним стоял Гин, его вольноотпущенник, торговец птицами.

      – Так как, господин? – искательно спросил Гин, заглядывая в лицо рыцарю. Веснушчатая рожа его запотела от страха, как чашка – от холодного вина.

      – Я тебе где сказал стоять? – усмехнулся Марбод. – Вон там и стой. И помни, что кто не исполнит приказа господина, тот в следующей жизни родится лягушкой.

      Было хорошо видно, что Гин это помнил. И ему не хотелось родиться в будущей жизни лягушкой, хотя у лягушек не было господ и рабов.

* * *

      В кабинете Арфарры толпились монахи и верные. Верные, которые из аломов, уже приплясывали, снаружи стоял сильный крик. Эконом Шавия закрутился возле учителя, искательно глядя в лицо:

      – Будьте осторожны, – лепетал он. – Там, внизу, у каждого оружие. Здесь ведь как? Если убили, так и неправ. Божий суд, особенно на глазах у короля. Отчего зимой Марбод Белый Кречет зарубил Ферла Зимородка прямо у ступеней трона?

      Арфарра погладил мангусту и сказал:

      – Меня бы давно убили, да только мертвый колдун сильнее живого. Нет, сегодня убьют другого.

      Шавия затрясся, как корзинка, в которой веют рис:

      – Кого?

      Арфарра, не отвечая, выпустил мангусту из рук. Умный зверек побежал вниз, в серединную залу.

* * *

      В серединной зале Неревен недолго выбирал, за кем ему ходить, за чужеземцами или Даттамом. Он видел, что Даттам идет на женскую половину, и прилепился к нему, как минога.

      Там уже сидел эконом Шавия. �