Перекрестки, души и цветы. Дмитрий Венгер

нылым, бесчувственное эхо поглощало его. Оставался только свет, что проникал сверху, ровный, холодный и непоколебимый, заставляя отступить сумрак и одновременно давая возможность взять себя в черное кольцо окружения. Мужчина сидел в углу, устало и безнадежно опустив руки на колени. Время остановилось и ушло, как уходит человек, чья миссия завершена. Какая-то каменная отстраненность застыла в этих опущенных руках, безмолвие жизни, не как следствие смерти, а моментом торжества черного, едва уловимого духа. Оно выражало остановку живого и яркого света, бестелесного прихода чего-то невыразимого и серого в своей бесконечности. Таким, наверное, бывает дождь, пришедший давно и оставшийся навечно. Пелена холодная и пустая, со временем бесшумная и безграничная, бесформенная, как явление существования жизни без намека на слово. Тусклый свет настольной лампы освещал забросанный бумагами стол. Заметки, яркие изречения, любимые отрывки из книг и телепередач, любопытные мысли – колоритная очередь, ожидавшая своего появления в очередном романе. В полусумраке угла стояла доска для записей, мало чем отличавшаяся от рабочего стола, заваленного бумагой, однако порядок там все же прослеживался. Будучи писателем мистической и драматической литературы, хозяин этого беспорядка был человеком меланхолично-флегматичным, иногда даже излишне чувствительным и ранимым, что, впрочем, не мешало ему цинично и легко расправляться с любым персонажем. Писать он предпочитал от руки и только после проставления последней точки в витиеватом подтексте приступал к печати.

      – А пролог получился недурно, – сказал он сам себе, устало потирая лоб, и, поежившись, пошел закрывать окно. На улице завывал ветер, а в стекло безнадежно билась голая ветка. Он замер, увидев в этом осеннем пейзаже едва уловимую тень чего-то важного – мысль, воплотившую для усталых глаз средоточие потустороннего и искомого, возможно, для книги или для него самого, некий призрачный фантом, обладание которым сделало бы его взор глубже и проникновеннее. – Я назову тебя «Бездна», – сказал он, обращаясь к лежавшей на столе рукописи, и, положив очки в футляр, выключил свет.

      Глава 1. Осень и Феникс

      – Пожалуйста, не убивай Джона, – взмолилась Мари, окуная его душу в зеленую тайгу своих глаз.

      – Это еще почему?! – взбрыкнув, Ланс взглянул на нее.

      – Для Эллин померкнет солнце, а они так счастливы! – резюмировала она.

      Он обнял ее, прижав к себе.

      – Но кого-то убить надо, может, Арчибальда? – попытался он возразить сиплым голосом дона Корлеоне, что, впрочем, неважно получилось.

      – Зачем?! Не надо! Он такой забавный, прикольный, все оживляет светом своего юмора, пусть даже местами абсурдного. Этакий «Капитан Америка». Здравствуйте, мэм! Не нужно ли вам помочь с мытьем посуды? – смешно изменив голос, произнесла она, не забыв при этом отдать честь несуществующей мэм.

      Ланс рассмеялся и поцеловал ее.

      Прижавшись к нему спиной, Мари притихла, вертя кленовый листок и закрывая им солнце; листочек, вспыхнув, засветился.

      – Знаешь, на кого похожа осень?

      – На феникса, что возрождается из пепла. Это время перерождения природы, момент, пробуждающий к жизни ее безрассудство! – воскликнула она и заглянула ему в глаза, дабы удостовериться, понял ли он ее.

      – Я тебя обожаю, мой пафосный философ!

      Солнечные лучи приятно согревали, и Ланс закрыл глаза, оперевшись о дерево. Ее волосы источали приятный сладковатый аромат, словно наполняя этот момент безмятежной радостью и покоем. Он поневоле улыбнулся.

      Освободившись от его объятий и подхватив ворох листьев, она закружилась, радуясь и смеясь, словно дитя.

      – Хорошо!!

      Он поневоле улыбнулся.

      Осмотрев темный водопад ее волос, собравший огненные пятна безрассудства природы, он стал медленно вытаскивать их.

      – Что молчишь? – спросила она.

      – Любуюсь феей, которая забыла волшебную палочку, – ответил Ланс.

      Ее задорный взгляд скользнул по его лицу, и, наклонив голову, она игриво поинтересовалась:

      – И все же давай вернемся к твоему рассказу.

      – Но ты же знаешь специфику моего повествования: смерть, слезы, разлука, жизненные кривы, переходящие в водочный штопор…

      – Поэтому и хочу напомнить тебе о фениксе.

      – Ты хочешь, чтобы я убил кого-то понарошку? – улыбнулся Ланс.

      – Да.

      – Тогда можно я убью Джона?

      – В итоге обязательно должен быть счастливый конец!

      – Типа такого: они жили долго и счастливо и умерли в один день?

      – Да! И ты зря смеешься, – добавила она, несильно ударив его локтем.

      – Смерть ужасна, потому что люди – не фениксы и после смерти в мир приходит не огонь и надежда, а тьма и несчастье. Печально, если книга закончится приходом ангела в черном капюшоне. – На мгновение мрачная скорбь тенью промелькнула на ее лице. Молча взявшись за руки, они побрели по тропинке вдоль озера.

      – Еще эта роль, –