Ученик еретика. Эллис Питерс

заговорил, подозрение не закралось в сердце юноши.

      – Молодой человек, здесь возникли некоторые разногласия относительно твоего хозяина. Говорят, что незадолго до того, как он отправился в паломничество, меж ним и посланником архиепископа, читавшим проповеди в Шрусбери, возник спор: Уильяму Литвуду случилось высказать мнения, не соответствующие учению Церкви, за что архиепископский священник вынес ему порицание. Полагают также, что паломничество было предпринято им во искупление. Что ты знаешь об этом? Или тебе, возможно, ничего не известно?

      Илэйв, недоумевая, свел густые, ровные, чуть рыжеватые брови, однако держался он спокойно.

      – Мне известно только то, что хозяин мой много размышлял над некоторыми догматами Символа Веры. В паломничество он отправился по велению сердца. Все дела свои он возложил на молодых, так как сам был уже стар годами. Уильям Литвуд попросил меня идти с ним, и я согласился. У моего хозяина никогда не было разноречий с отцом Элией. Отец Элия всегда считал его порядочным человеком.

      – Порядочный человек, отступающий от Священного Писания, еще опасней, чем отъявленный злодей. Человек, чьи пороки всем видны, – это открытый враг, а не тайный, готовый отворить ворота крепости.

      «Вот как на это смотрит Церковь, – подумал Кадфаэль. – Турки-сельджуки и сарацины убивают сотни христиан в сражениях, нападают на паломников и заключают их в темницу; при этом к разбойникам относятся терпимо, со снисхождением, хотя они подлежат наказанию за гробом. Но стоит христианину хоть ненамного отступить от догматов, его тут же предадут анафеме». Кадфаэль наблюдал подобные нравы на Востоке в осажденных христианских городах; несмотря на угрозу вторжения врагов, к заблудшим собратьям отношение было самое суровое. Здесь, в Англии, нравы были другие, но они могли перемениться в подражание Антиохии или Александрии. Однако, пока аббатом оставался Радульфус, в монастыре опасаться было нечего.

      – Очевидно, духовник Уильяма не считал его врагом – ни внешним, ни внутренним, – с мягкой настойчивостью сказал аббат. – Но пусть дьякон Зерло объяснит нам, в чем состояла суть расхождений, а юноша расскажет о мыслях хозяина перед смертью, чтобы мы с уверенностью знали, заслуживает ли Уильям Литвуд быть похороненным на монастырском кладбище или нет.

      – Говори! – повелел Герберт, так как Зерло, чувствуя себя виноватым, медлил. – И будь точен! Какие именно догматы искажал Уильям Литвуд?

      – Насколько помню, – покорно начал Зерло, – расхождений было не так уж много. В частности, два из них касались крещения младенцев. Помимо того, он испытывал трудности в понимании Троицы…

      «А кто их не испытывал! – подумал Кадфаэль. – Если бы с легкостью можно было постичь догмат троичности, все толкователи-богословы остались бы не у дел. А ведь ни один из них не согласен с мнением другого!»

      – Уильям говорил, что если первый – Отец, а второй – Сын, то как они могут быть совечны и единосущны? И еще он не мог понять, почему Дух равен Отцу и