Три женщины одного мужчины. Татьяна Булатова

всегда предпочитал получить роль главного организатора, чтобы иметь объективные причины заявить воображаемой смерти, что он здесь – по делу, а не в очереди стоит.

      В ситуации с неожиданно ушедшим из жизни Женькой Вильским такая возможность Льву Викентьевичу предоставлена не была: «пальму первенства» из его рук изящно выхватили две взрослые дочери школьного друга, Вера и Ника, всерьез обеспокоенные тем, чтобы угодить преждевременно ушедшему из жизни отцу.

      – Может, автобус заказать? Вдруг людей много будет? – предложил свою помощь Лев Викентьевич Рева и с мольбой посмотрел в глаза Вере.

      – Закажите, дядя Лева, – с готовностью приняла предложение старшая дочь Вильского и подошла к отцовскому товарищу так близко, что тому не осталось ничего другого, как обнять красавицу Веру и погладить ее по спине. Она всхлипнула и уткнулась Льву Викентьевичу в плечо.

      – Поплачь, поплачь, Верочка, – прошептал ей на ухо Лева и сжал еще сильнее. – Ты ведь мне как дочь, – произнес Рева и неожиданно даже для себя самого смутился, почувствовав, что в его словах правды и на один процент не наберется. Гладя Веру по спине, он испытывал отнюдь не отцовские чувства. Спина женщины была столь беззащитна, что Льву Викентьевичу пришла в голову совсем уж бредовая, как он счел, мысль: «Вот бы и мне такую. С такой вот спиной и острыми, как у девочки, ключицами».

      – Пойдемте, дядя Лева, – прошелестела ему куда-то в шею Вера, и Левчика обдало жаром.

      – Куда? – со странной надеждой в голосе спросил он.

      – Галстуки покажу, – напомнила дочь Вильского и потянула отцовского друга за собой.

      – Не надо! – напугался Лев Викентьевич Рева.

      – Почему? – искренне изумилась Вера и отпрянула от него.

      Лева хотел сказать «примета плохая», но не решился и, как всегда, наврал:

      – Не могу, Верочка. Боюсь, сердце не выдержит на это смотреть. Потом как-нибудь.

      – А я хотела, чтобы вы в память о папе для себя галстук выбрали.

      Реве от этих слов стало нехорошо: сначала чуть гроб не перевернул, потом – галстук, черт его дери, так и недолго следом за товарищем…

      – Давай, Вера, я выберу, – скромно предложил заплаканный Вовчик, даже не предполагая, какую поддержку оказывает перепуганному насмерть другу. – Мне можно?

      – Конечно, дядя Вова, – с готовностью отозвалась Вера и устремилась к стоящей у стены «Хельге».

      На фоне тщательно подбираемой отцом техники (компьютер, телевизионное панно, домашний кинотеатр, синтезатор) этот сервант казался полным анахронизмом, но избавиться от него не было никакой возможности из-за капризов девяностолетней бабки, по-прежнему считающей наличие «Хельги» в доме главным признаком социального и материального благополучия.

      – Только через мой труп! – бывало, кричала она на сына и гневно потрясала усохшим кулачком.

      – Ма-а-ать! – взвивался Евгений Николаевич, в очередной раз предложивший