Воспоминания одной звезды. Пола Негри

я подбежала к ним и спросила: «Почему вы тычете на меня пальцами?» Переглянувшись, оба рассмеялись, да так заразительно, что и я вдруг стала смеяться вместе с ними. Дети позвали меня, чтобы продолжить игру, но я отмахнулась и продолжала хохотать, причем без всякой причины. Ну, может, только потому, что я вдруг почувствовала, до чего же здорово и замечательно смеяться.

      Мужчина, у кого были густые вьющиеся светлые волосы, сказал мне:

      – Ты такая прыткая, так быстро бегаешь! Куда быстрее всех, даже быстрее почти всех мальчишек.

      На это я лишь небрежно кивнула, ни капельки не скромничая: ну да, так оно и есть, само собой разумеется, что стало сигналом для нового приступа смеха, захватившего нас троих.

      – А как тебя зовут?

      – Аполония Халупец. Но все меня зовут просто Пола. А вас как?

      – Меня – Ян Кощиньский, а это моя жена Хелена. – Голос у него был тонкий, высокий, почти женский.

      Я повернулась к молодой женщине, у нее на голове высилась целая гора ярко-рыжих волос, а в ушах горели золотые кольца сережек. От этого казалось, что по всему ее веселому ангельскому личику танцевали тысячи маленьких отблесков.

      – Ты очень грациозно двигаешься, – продолжил он. – Ты хотела бы танцевать?

      Я лишь засмеялась в ответ. Что за странный вопрос? Любой девочке нравится танцевать.

      – Ты не хочешь поступить в Императорскую балетную школу? – спросил он.

      Я было помотала отрицательно головой, но тут мне на ум пришла одна мысль.

      – А мне в таком случае нужно будет ходить в обычную школу? – спросила я.

      – Нет, не нужно. Если только твоя мама не договорится, чтобы ты ходила на занятия в школу в те часы, когда не занимаешься балетом. Ты не против?

      – Нет-нет, что вы! Вовсе нет! Хорошо бы. Очень хорошо!

      – В таком случае пригласи маму зайти к нам. Мы живем в квартире 403, – сказала Хелена, ласково потрепав мои волосы.

      И они ушли. Как замечательно, что я продолжала бегать и прыгать вместе с другими детьми, а не то у меня от радости сердце выскочило бы из груди, пока мама не пришла вечером домой. Радость эта не имела никакого отношения к танцам, к балету, я думала лишь об одном: «Вот это да! Больше не надо ходить в эту школу!»

      В первый момент мама и слышать не хотела, чтобы я пошла в балетную школу. Кроме оперы, любые представления на театральных подмостках были ей совершенно безразличны. К тому же физические нагрузки во время занятий балетом, конечно, очень большие, а меня, хоть я и казалась невероятно энергичной, то и дело одолевали всякие хвори. Кроме того, мама уже потеряла двоих детей, мужа и дом. Если что-то случится и со мной, она останется совсем одна, оглушенная невозместимой утратой, влача нищенское одинокое существование, а это куда хуже, чем разделять нищету с кем-то еще. Любое страдание одному переносить гораздо труднее, чем с родным человеком. Но тут я вдруг невероятно разрыдалась. Потоки слез, хлынувшие из моих глаз, сопровождались бурными рассказами