Таис Афинская. Иван Ефремов

Тихе, богиню счастья, и попросить у нее исполнения желаний, пусть смотрит не отрываясь на любой из шаров и повторяет ее имя в такт звучанию зеркал.

      Вскоре весь зал хором твердил: «Тихе, Тихе!» Шары завертелись быстрее. Вдруг бородатый сунул обе руки в свой кожаный пояс и высыпал две горсти курений на угли. Резко пахнущий дым, подхваченный легким током воздуха, быстро распространился по залу. Бородатый отступил назад, оглядел толпу пирующих и воскликнул:

      – Вот перед вами Тихе в сребротканой одежде, с зубчатой золотой короной на рыжих волосах! Видите ее?

      – Видим!

      Мощный хор голосов показал, что в странной игре приняли участие все гости.

      – Так что же: танец Таис или милость Тихе?

      – Тихе, Тихе! – столь же дружно заревели гости, протягивая руки к чему-то невидимому для Таис.

      Бородатый снова бросил курения на угли, сделал несколько странных жестов – и люди оцепенели. Тогда он резко повернулся и шагнул за занавес. Таис едва успела отшатнуться. Бородатый коротко сказал:

      – Идем.

      – А они? – тихо спросила она загадочного человека.

      – Очнутся скоро. И те, что стояли поодаль, засвидетельствуют, что тебя отвергли, взывая к Тихе.

      – Она на самом деле явилась им?

      – Они видели то, что я приказал.

      – Где ты овладел искусством так повелевать толпой?

      – Сэтеп-са давно знали в Египте, а я побывал еще в Индии, где владеют этим искусством лучше.

      – Кто же ты?

      – Друг того, кто ждет тебя завтра после заката солнца. Пойдем, я доведу тебя домой. Не годится Таис разгуливать по ночам одной.

      – Чего мне бояться рядом с таким повелителем людей?

      – Вовсе не так, но пока ты не поймешь этого. Моя власть заключена лишь в развитой леме (воле), а ее можно употребить лишь в подходящий и подготовленный момент.

      – Теперь я понимаю. Твое чародейство – лишь неизвестное нам искусство. А я подумала, что ты сын Гекаты, богини ночного наваждения.

      Бородатый коротко засмеялся. Он молча довел Таис до ее дома и, условившись о встрече, исчез. Служанки спали, кроме Гесионы, которая устроилась у светильника с шитьем и ждала госпожу. Она ожидала, что Таис явится на рассвете, с факелами и шумной толпой провожатых. Услышав ее голос в ночной тиши, Гесиона в тревоге и недоумении выбежала на крыльцо. Таис успокоила свою добровольную рабыню, выпила медового напитка и улеглась в постель. Подозвав к себе Гесиону, она объявила об отъезде на декаду и дала фиванке распоряжения на время отсутствия. Девушка попросилась поехать с Таис, и отказ хозяйки поверг Гесиону в отчаяние.

      – Ты отвергаешь меня, госпожа, уходишь от меня. У меня нет никого на свете, кроме тебя, а теперь я тебе не нужна. Что я буду делать, если люблю тебя больше жизни? Я убью себя!..

      До сих пор Гесиона плакала редко. Сдержанная, чуть суровая, она наотрез отказывалась участвовать в танцах или симпосионах, отвергала мужские домогательства.

      Таис велела Гесионе лечь с нею рядом, гладила по голове и щекам и, когда рыдания стихли,