Провинциальные письма. Владимир Кузьмин

и скоро стану великим поэтом, как Иосиф Бродский, получу Нобелевскую премию, вспомню о вас в своих мемуарах».

      Впрочем, здесь – оторвемся ненадолго от темы нашего эссе – возникает и вопрос о том, чем занимаются сейчас «известные» тверские писатели, члены союзов и кем они продолжаются… Поколение учеников Александра Гевелинга закончилось где-то на Галине Киселевой, дальше началось поколение учеников Евгения Сигарева и его группы «Рассветная звонница». Их литературный статус – ученики мастера… Но не проще ли и каждому из них соскользнуть в мнимый литературный мир «поэтических оргий» и назваться поэтами? Степень соблазна велика, – не только жизненного, но и художественного. Интересно и просто начать литературную карьеру с образа (имиджа) писателя в жизни. А почему бы и нет, ежели и иной художественный текст обязан рождением двум словам гипнотически привлекательного заголовка.

      …Вернемся к тверским критикам. Их не так много, но суть не в персоналиях. Она – в возможности и желании спокойно, может быть, даже хладнокровно пройти мимо, точнее – пройти рядом с точкой зрения, противоположной твоим оценкам и представлениям, пройти без гримас и плевков в сторону оппонента. Возможно ли это в Твери, в провинции? Или всякое – объективное и субъективное, блистательное и посредственное – некомплиментарное критическое слово всегда покажется здесь, в Твери, ущемленному авторскому самолюбию ничем иным, кроме как «бумагомараньем», «собачьим лаем», «пасквилем», «некомпетентностью», «злобными измышлениями», «недобросовестностью» и так далее (привожу здесь лично знакомый мне терминологический аппарат Г. Кизеля, А. Бойникова, А. Гевелинга).

      Почти десятилетие тверская литература существовала в замкнутых границах. Провинциальный писатель был заточен в каземате собственного кабинета, книги, наконец, своего художества – своих образов. Он и раньше читал рецензии о себе, написанные по партийному ранжиру, по количеству званий и наград. Он и теперь, к сожалению, все еще надеется, что не прошли, а если и прошли, то вернутся золотые времена, когда членский билет союза, а тем более какого-то там PEN-клуба вдруг станет залогом его неприкосновенности.

      Литература постмодернизма окончательно превращает текст в диалог – эпох, сознаний, стилей, полов. Превращает его в слово сказанное, живое, изменяющее жизнь, меняющееся в жизни, существующее в ней. Эта литература звучит сегодня в эфире реального пространства. Но уже сам скрытый оксюморон в сочетании слов – реальный эфир – свидетельствует о том, каким мимолетным может быть время «мнимой» литературы. Что придет следом? Может быть, капиталистический реализм…

      Мы – провинциалы… И на малом географическом пространстве, встречая писателя на лестничной клетке с мусорным ведром, трудно бывает поверить в его гениальность. Но не менее трудно за ежевечерней партией преферанса с ним обратить его внимание на неудачную поэтическую фигуру…

      Именно поэтому так легко и просто