Богиня песков. Екатерина Смирнова

я тебе!

      – Нетушки-нетушки!

      «Тихо вы…» – послышался хриплый, негромкий голос. Голос шел ниоткуда, но бабушка его хорошо знала.

      – Да хоть ты ей скажи! – заорал несправедливо обиженный внук. – Ну скажи ей! Нельзя же имена давать по второму разу! Ремесло так ремесло! И за волосы уже нельзя!

      «Действительно, нельзя. Тебе уже двенадцать лет. Ты ученик и в будущем – маг. Но орать в доме тоже нельзя. Недопустимо орать в хорошем доме».

      Бабушка присела на сундук отдышаться. Ей было как-то не по себе.

      Этин уже отбежал к остальным и дразнился, показывая язык.

      – Эй… – позвала она. – Ты что… Их всех уже признал? А как же испытание?

      «Всех, кроме одного. Он будет, как ты».

      – Ой… не надо, как я… Горе какое, огромное…

      «Это как не надо?» В голосе камня слышался непонятный сарказм.

      – Да как это не надо?.. – чуть не закричала бабушка. – Я богиней могла стать! Я горы хотела свернуть! А пришлось всю жизнь над колыбелью рыдать, детей воспитывать! Так мне ничего и не было!

      «Так ты же не только детей… Ты же плясала. И знала счастье. И у высокородных знали тебя, и даже в дворцовом квартале Аар-дех выступала… Тебе венки на шею вешали, тебя двадцать лет любили, как богиню… Тебя любили…»

      – Да проку в том! Все одно не та, которой могла бы стать. Горе мне всю жизнь. Сплошное горе. Хотела пойти на улице танцевать, чтобы семье не пропасть, а за мое умение деньги брать запрещено – посылай дочь, жди, когда ее приберут! Хотела в башне работать, а брат с учениками закрылся. Хотела на небе жить, а пришлось сопли внукам вытирать… Лучше бы меня живой в землю закопали!

      На глаза старухи набежали слезы.

      «Но ведь это ты вместе с братом придумала, как стрелять из ружья. Не будь тебя, так до сих пор и возились бы с этим бурым порошком».

      – Ты понимаешь, о чем говоришь? – сердито отозвалась бабушка. – Теперь нас убивают из этих ружей!

      Камень замолчал.

      Дрова уже прогорали. Она взяла полено, поставила на торец и со всей возможной злостью ударила топором.

      – Горе у меня! Ничего, кроме горя! И будет так до самой смерти! До… самой… смерти!

      «А семеро внуков-колдунов – это тоже горе?» – вежливо спросил камень.

      – Так сама-то я никто! Что я тут могу – своими руками? Вот этими руками? Пока они не вырастут, кем я буду? Ни славы мне не досталось, ни счастья!

      «А кто их учить будет?»

      Бабушка опустила топор. Как бы ей ни хотелось горевать и плакать, природная ясность ума все-таки брала верх. Она ненавидела эту проклятую ясность.

      – Ну, значит, я. Я – никто. Растянутое чрево, одряхлевшие руки, разрушенная песня о той, что могла стать великой. Я – никто.

      «А прародительница великих магов – это никто?..»

      – Ишь ты, прародительница! Прародитель – это всеми забытый кусок мяса, от которого считают потомство, как от форра! Надо быть еще и человеком! – она погрозила потолку кулаком. – А кто считает детей за людей? Кто вообще считает детей, плодя их без счета?