Любимчик Эпохи. Катя Качур

рот и заорал что есть мочи. Утреннюю тишину речки-вонючки разорвало в клочья, словно истлевшую наволочку.

      – Ох ты господи, живая, Нюр! Силищи-то сколько, сама не помрет. – Анна Степановна наклонилась над младенцем. – Да что мы, звери, что ли?

      Она сняла накинутый на плечи белый платок в крупных красных цветах и протянула Корзинкиной.

      – На, приданое внучке твоей! Пеленай, да пошли искать Зинку, пока она кровью не истекла.

      Нюра тяжело вздохнула, подняла с земли ребенка, завернула в платок, прижала к груди и горько заплакала. Ни один день из двадцати девяти прожитых ею лет не приносил счастья. А сегодня и вовсе хотелось пойти и утопиться вместе с этой козявкой, которую с отвращением срыгнуло лоно ее непутевой дочери.

      Зинку застали в сарае. Она зарылась в сено и рыдала. Мятая холщовая юбка была еще в свежей крови.

      – Че орешь? – строго спросила ее Степанна. – Послед вышел?

      – Чево? – всхлипывая, подняла голову Зинка.

      – Кусок мяса из тебя вышел, когда ты пуповину перегрызла?

      – Выыыышеееел, – выла Зинка.

      – Ну тогда принимай ребенка и корми! – крикнула на нее соседка.

      – Я его выкинулааааа, убилаааа, мне мамка сказалааа, чтобы я с дитем домой не приходилааа, – рыдала юная роженица.

      – Да вот твоя мамка и дочь твоя вот, хватит орать! Титьку доставай, молоко-то есть?

      Почерневшая Нюра передала Зинке живой сверток в цветастом платке.

      – Мамичкааа, я не хотела, мамичкаааа! Прости меняаааа! Ты же знаешь, мааа, как я не хотелааааа, – Зинка билась в истерике.

      – Ладно, чево уж, – мать села перед ней на колени, – Степанна верно говорит, прокляты мы.

      Обалдевшая Зинка приняла в руки дочь и неуверенно достала надувшуюся грудь. Маленькая козявка распахнула рот и хищно вцепилась в розовый сосок.

      – Ааааа! Боооольно! – У Зинки из глаз снова хлынули слезы.

      – Больно ей! – проворчала Нюра. – Это не больно! Настоящая боль будет впереди…

* * *

      В колхозе «Знамя Ильича» был хороший председатель. Петр Петрович руководил хозяйством более тридцати лет со времен, когда оно еще называлось сельхозартелью. Перезимовал в Федотовке Гражданскую и Великую Отечественную, выполняя план по поставке говядины и молока солдатам на фронт. Плотный мужик лет шестидесяти, с кустистыми бровями, без двух пальцев на левой руке и без одного на правой (потерял на лесопилке), знал Нюру Корзинкину с самого рождения – января 1925 года. Ее мать считалась малолетней шалавой, родила Нюрку не пойми от кого и умерла от чахотки, когда дочери было пятнадцать. Председатель выделил им хлипкий дом на окраине Федотовки и два дополнительных литра молока в неделю. Нюрка росла худой, робкой, но, как и юная мать, обладала золотыми волнистыми волосами и ярко-рыжими кошачьими глазами в пшеничных густых ресницах. Больше – ничего. Веснушки на носу, ободранные коленки, заусенцы на пальцах. Но оранжевых глаз хватило, чтобы ее в четырнадцать лет изнасиловал сын Петра Петровича – Петька (с именами в этой семье не экспериментировали). Нюра была настолько тощей, что