Пустые головы. Вадим Молодых

Поэтому не ресторан, а больничная травматология. Полежите у нас пару неделек, Антон, срастётся там. Заодно и головка бо-бо перестанет. Голова-то болит? Впрочем… Сейчас-то еще нет, наверное? Наркоз был глубокий. Ну да ладно… Больные ждут… А некоторые, заметьте, ждать не могут и не должны. После договорим. Отдыхайте пока.

      Доктор и не пытался скрывать, что его заинтересовал Малой. Он даже подмигнул ему при всех, вставая со стула – не прощаемся, дескать, скоро увидимся.

      Глава 6

      Наркоз ещё не совсем отпустил, и Антон снова уснул.

      Когда опять открыл глаза, то увидел сидящую возле его кровати и тихо плачущую мать.

      – Мам, ты чего? – механически задал дежурный в любой семье вопрос.

      Теперь она захныкала в голос и стала рукой нежно гладить разбитое лицо сына.

      – Как же так, сынок? За что ж они тебя? – тихо голосила обычные в такой ситуации вопросы. – Да как же так? Что ж теперь будет-то?

      – Да ничего не будет, мам, перестань…

      – Как же не будет? А нога-то… вон… забинтована!

      – Так больница же! Вот и бинтуют – работа такая…

      Антон играл в веселый оптимизм. Подействовало.

      – А я тебе, сынок, тут фруктов, конфет, сока принесла. Кормят-то хорошо? Может чего посерьёзнее надо? Принести-то чего?

      Антон уже не дежурно, а искренне улыбнулся.

      – Меня еще не кормили, мам. Я только проснулся… Ты мне мою зарядку для телефона принеси…

      – Так я принесла, сынок…

      – Отлично! – Антон сразу же по-деловому начал хлопотать со связью. – А кстати! Ты как узнала-то?

      – Так из отдела дежурный позвонил…

      И снова, вспомнив свой ужас от услышанного тогда по телефону, мать начала плакать. Не громко рыдать, переполненная неизбывным страхом и болью за сына, а тихонько хныкать в платочек. Антон даже отвернулся, чтобы не видеть жалкого лица плачущей матери, хлюпающей и сопящей тихо и смиренно – привычно! Это становилось невыносимо. Не от жалости к ней – от её «жалкости».

      Он стыдился. Отгонял эти мысли, но они упорно одолевали его своей назойливостью…

      «Господи! Как же ты мне надоела! Ну, был когда-то смысл в твоей жизни… Я! Маленький. Но теперь-то… Да и тогда! Ребёнок, дети как смысл в его сугубо биологической сути… Животный это смысл… Не человеческий… Ничего интересного… Доброта? Не бывает интересной. Злость интересна! Причины злости… Господи, сколько же у тебя их было и есть!.. Способы проявления злости… Цели, если злость небезотчётна… Они, кстати, могут быть самыми добрыми. Надо только уметь понимать, где для добра злость нужна. Но с пониманием у тебя… Увы!..»

      Последняя и давняя очевидность, словно бы теперь заново сформулированная, даже не резанула своей проникающей остротой, а разодрала сознание Антона своими зазубренными, как у орудия пытки, краями. Удивительно, остроту ощущения при этом он никак не мог бы назвать болью… Наоборот! Даже дышать стало свободнее.

      «…А есть ли у тебя то, чем понимают-то?! Ты ж прожила так, что тебе мозги ни разу не нужны были!..»

      Малой даже головой