Тульский – Токарев. Андрей Константинов

вспомнил странную улыбку Савелова – стало быть, не случайно она тогда показалась жуткой. Но передавать свои эмоции вору Тульский не стал – и так-то обосрался дальше некуда, еще и сопли какие-то показывать…

      Варшава долго молчал – они сидели с Артуром на лавочке в садике Академии художеств. Тульский не выдержал:

      – Я ничего не понимаю!

      – Это в твоем возрасте нормально, – вздохнул вор.

      – Кто, сука? Кто? Зачем?

      Варшава помолчал, поскреб в затылке. Хмыкнул:

      – Если бы мог вот так сразу… жил бы в Гаграх, ходил бы в чесучовом костюме… Все малеха заврались. Мальцу обещали лисапед, который никто не собирался ему давать. А он не собирался его получать. Ты ерзал ради идеи – интересно и почетно, видишь ли… Я людей подбирал, рассчитывал на шахматы, хотел их цеховикам в Поти скинуть. Тоже кривил душой, Беста и Чиркани в свои планы не брал… Мой знакомый опер кричит – шухер из-за этих шахмат дикий. Они какие-то особенные, обком-горком, короче – сам терпила спалился. ГБ-ЧК лютует, жалом водит – прям как в пятидесятые. Вот так. Если б я имел коня – это был бы номер, если б конь имел меня – я б, наверно, помер. Чует мое сердце – комитетовские это вонзили. Им по какой-то чекистской надобности потребовалось терпилу этого партийного с пробега убрать. Вот они тему и забодяжили. А их прокладки враз не срубишь…

      Артур поднял голову:

      – Так, значит… В смысле это что – разведка какая-то работала?

      Варшава усмехнулся со вздохом:

      – В смысле… Ну не пятнадцатилетний же паренек в глаженых штанишках?! И менты так не делают. Им подставы делать на квартире партийных деятелей – таких прав никто не выписывал отродясь… Чуйка говорит – чекистские дела. Плохо то, что они пацаненка не к кому-то подводили, а к тебе. Значит – информацию имеют. Конкретную. А это – плохо. Стало быть, тебе надо притихариться… У тебя, долбоебушка, чудом первая судимость не образовалась. А судимость – это штука такая – необратимая. После первой – судьбу уже не перевернешь.

      Варшава рассуждал абсолютно здраво и логично, но он ошибся – точно так же, как ошибся Токарев-старший, оценивая историю, приключившуюся с боксером Лехой Суворовым. Варшава не мог не ошибиться. Даже ему, битому и ловленому вору, не могло прийти в голову предположение, что всю комбинацию выстроил и провел один человек – и кто? Несовершеннолетний мальчишка, сын одного из подчиненных товарища Удалова. И не просто подчиненного, а приятеля – они семьями дружили, в гости друг к другу ходили. А сынок подчиненного решил (самостоятельно, не советуясь с отцом) карьеру папе подтолкнуть, освободив один из пролетов партийной лестницы…

      Опытнейший розыскник и засиженный вор в разное время и в разных ситуациях ошиблись на одном и том же человеке. Ошибившись, они не почуяли, что в неформальном пространстве Питера зажигается новая «звезда» – абсолютно невидимая, а потому – особенно страшная…

Токарев

      Ноябрь