Долгая дорога домой. Пол Андерсон

и слыл бодрым пессимистом, все еще пытающимся что-то спасти. Феликс Мандельбаум, не меньший реалист, чем его партнер по шахматам и мужским разговорам Льюис, выказывал больше надежд и энергии, чем Пит, и даже мечтал о создании настоящей американской Лейбористской партии. На их фоне Питер Коринф совершенно терялся.

      А ведь я моложе их обоих!

      Он вздохнул. Что с ним происходит? Ниоткуда накатывают мысли, полузабытые воспоминания. Соединяются в цепи, грохочущие в голове. Причем сразу после того, как нашлось решение проблемы.

      Последнее соображение вытеснило все остальные.

      Институт Россмана, коробка из стекла и бетона, занимал полквартала и сиял среди старых развалюх. Он считался раем для ученых. Одаренные люди любых специальностей стекались сюда со всех уголков страны – не столько ради хорошего заработка, сколько ради возможности беспрепятственно заниматься исследованиями по личному выбору, первоклассного оборудования и отсутствия бюрократизма – болезни, удушающей чистую науку в госучреждениях, промышленности и многих университетах. Конечно, и здесь не обходилось без интриг и демагогии, но было меньше крючкотворства и больше энергии. В разговоре с Мандельбаумом Льюис однажды назвал институт культурным оправданием запроса на существование привилегированного класса.

      – Ты думаешь, правительство разрешило бы создать такую контору – а после оставило бы ее без присмотра?

      – Брукхейвен как-то живет, – ответил Мандельбаум, однако по его меркам ответ получился слабоватым.

      В вестибюле Коринф кивнул девушке в газетном киоске, махнул рукой знакомым, что-то раздраженно пробурчал по поводу медлительности лифта.

      – Седьмой, – бросил он не глядя, когда лифт, наконец, прибыл.

      – Я помню, доктор Коринф, – улыбнулся лифтер. – Вы у нас проработали… сколько уже? Почти шесть лет, правильно?

      Физик растерянно заморгал. Лифтер всегда был для него придатком машины, дальше обмена пустыми любезностями разговоры с ним не заходили. Неожиданно Коринф увидел в лифтере человека – живое, неповторимое существо, в котором билось свое собственное сердце, часть огромной безликой паутины, которая в свою очередь была частью вселенной. С чего, удивился он, я вдруг это подумал?

      – Так и есть, шесть лет, – покачал головой лифтер. – Сегодня утром я проснулся и вдруг подумал: ради чего я это делаю? Что мне нужно от жизни помимо работы, пенсии и…

      Он сконфуженно замолчал, когда лифт остановился и выпустил пассажира на третьем этаже.

      – Я вам завидую. У вас есть цель.

      Кабина подошла к седьмому этажу.

      – Вы могли бы… э-э… записаться на какой-нибудь вечерний курс, – предложил Коринф.

      – Я, пожалуй, так и сделаю, сэр. Вы бы не порекомендовали… А-а, ладно. Не сейчас.

      Двери кабины бесшумно закрылись. Коринф направился по твердому мраморному полу к своей лаборатории.

      Ему помогали