.

раз, гуляя в обществе барышень, Энн довелось услышать рассуждения одной из них о чинах и чинопочитании, завершившиеся словами: «Тебе я могу сказать, ведь все знают, как легко и свободно сама ты на это смотришь, но кое-кто до того глупо отстаивает свое место! Тебе бы следовало намекнуть Мэри, что куда разумней было бы ей умерить свое рвение и не лезть на матушкино место. Никто не сомневается в ее правах, но пристойней было бы на них не настаивать. Матушке, разумеется, решительно все равно, но многие, я знаю, косо смотрят на поведение Мэри».

      Ну как ей было все это уладить? Оставалось лишь терпеливо выслушивать, сглаживать острые углы, извинять каждого в глазах другого, всем намекать на пользу снисходительности к тому, с кем живешь бок о бок, и делать явственнее те намеки, которые назначались для пользы Мэри.

      Во всем прочем Энн жилось здесь недурно. Она повеселела от перемены места, очутившись в совсем ином мире, на три мили отстоящем от Киллинча. Недуги Мэри отступили, коль скоро было кому на них постоянно жаловаться, а ежедневные сношения с Большим Домом, не мешая ни более сильным привязанностям, ни более важным делам на Вилле, ибо таковых не наблюдалось, скрашивали им часы досуга. Сношения эти были довольно тесны, ибо, сойдясь обыкновенно поутру, все редко когда порознь провожали вечер; Энн, однако, понимала, что без почтенных фигур мистера и миссис Мазгроув, без смеха, болтовни и пения их дочерей ей пришлось бы нелегко.

      На фортепьяно играла она куда лучше обеих здешних барышень, но, не зная арфы, не имея ни голоса, ни нежных родителей, которые сидели бы рядом и воображали, будто они в восхищении, она могла рассчитывать лишь на вежливое внимание, да и то когда другим следовало отдохнуть. Она знала, что своей игрой доставляет удовольствие одной себе; но чувство это было для нее не внове. Никогда, исключая небольшой период, никогда с четырнадцати своих лет, со времени, когда лишилась она любящей матери, не помнила она, чтобы ее внимательно слушали и ободряли справедливым и точным суждением и советом. Играя, она всегда чувствовала себя наедине с музыкой; но видя, как предпочитают миссис и мистер Мазгроув искусство своих дочек всякому другому, она гораздо более радовалась за них, нежели на них обижалась.

      Порой здесь сходилось общество и более широкое. Помещиков в округе было немного, но все ездили к Мазгроувам и ни у кого не бывало так много парадных обедов, случайных и званых гостей, как у них. Их решительно все признавали.

      Барышни были без ума от танцев, и чуть не всякий вечер вдруг завершался балом. Неподалеку в несколько стесненных обстоятельствах жила родня, развлекавшаяся только благодаря Мазгроувам; они могли нагрянуть в любое время, принять участие в любой игре и танцах; и Энн, предпочитая скромную роль музыкантши всякой иной, часами наигрывала для них контрадансы; и тут уж миссис и мистер Мазгроув высоко оценивали ее дарование, восклицая: «Прекрасно, мисс Энн! В самом деле отменно! Господи! Ну как ловко порхают эти маленькие пальчики!»

      Так протекли первые