Гагарина, 23. Тени последнего лета. Гая Ракович

Анне Борисовне разрешили быть рядом с Муравьём. Обижать инвалида не хотели, но ведь надо было узнать, что случилось. Его усадили на стул под портретом генсека. Бровастый Леонид Ильич отстранённо смотрел вдаль, демонстрируя полнейшую незаинтересованность в происходящем.

      Приехавший на скорой фельдшер всё испортил, подойдя со шприцем к рыдающему, испуганному Муравью.

      – Не-ет-не-на-ада-а – завопил Муравей.

      Народ на улице притих.

      – Пытают! – радостно выкрикнул кто-то.

      – Так ему душегубу и надо! Мамашу бы его допросить – узнать, сколько младенцев убить успели.

      В лишённом информации сборище одна за другой рождались невероятные версии. Кто-то вспомнил давнюю историю с Лёнькой-людоедом. Жаждущие справедливого отмщения делегаты от народа отправились к бараку дурачка воздать по заслугам его мамаше, провести обыск. К счастью, туда же вовремя прибыли милиционеры, посланные за документами задержанного. Сорванная хлипкая дверь болталась на одной петле, в комнате всё перевёрнуто. Мать Вовы вырвали из рук погромщиков.

      Новое шествие двигалось к отделению: избитая уборщица столовой, поддерживаемая милиционерами, и растущий, как дрожжевое тесто, поток зевак, плавно слившийся по прибытии с толпой перед зданием милиции.

      Анна Борисовна поглаживала Муравья по плечу, называла миленьким Вовочкой. Он не чувствовал прикосновения, но доброе внимание приятно успокаивало – истерика стихала. Ему предложили попить, и Муравей, кивнув, начал протягивать свою ужасную ношу, чтобы освободить руки и взять стакан с водой, как снаружи усилился шум, и через минуту в комнату ввели всхлипывающую гражданку Муравьёву… Вова закричал, затрясся, ещё крепче прижав начинающий подсыхать свёрток.

      Глава 4

      Богатая фантазиями толпа пережевала различные предположения и выплюнула логичную версию событий, да такую, что сама себя напугала – зеваки содрогнулись от чудовищности преступлений, совершённых Муравьёвыми. Десятки новорождённых приносились в жертву сектантами (в том, что мать и сын – сектанты, уже не сомневались), трупики варили в ба̀ке для кипячения белья и съедали, а маленькие косточки закапывали. Надо землю у муравьёвского барака перекопать! Зазвучали призывы написать коллективное письмо в Совет Министров СССР с просьбой казнить преступников, лишить их права на снисхождение гуманного социалистического суда – Муравей ведь умственно отсталый. Начался стихийный митинг. Милиционеры пока не вмешивались, они столпились в комнате с задержанным и его матерью. Как же разговорить, узнать, что случилось?

      У окошка дежурного появилось бледное лицо с выпученными глазами.

      – Товарищ дежурный, – воровато оглянувшись, лицо придвинулось и, ещё больше пуча глаза, прошептало: – Я нашёл труп!

      ***

      Некий гражданин, посвистывая, прогуливался по проспекту – выходной день, солнышко – почему бы не посвистеть. Прошёл мимо коровы, забредшей из частного сектора. Парнокопытное лениво объедало листву с кустов, росших вдоль тротуара. Свистун под ноги не смотрел и