Верея. Вера Водолазова

ом, я много думаю и не перестаю всматриваться в туманный горизонт. Сейчас он спасительный и умиротворённый, хотя раньше являлся лишь пустым. Никогда это место не видело света и тепла. Вокруг только сырые земли, покрытые водой и илом, влажным, вязким туманом. День и ночь здесь одинаковы, совсем не отличаются друг от друга. Всегда тишина, ни шороха. Даже шаги поглощает густой воздух, запечатывая его в земле без возможностей быть услышанным. Это оглушало.

      Время в обители течёт иначе, чем в мире людей. Такое же тягучее, как и всё вокруг. Иногда, кажется, нет движения и нет вибраций, совсем ничего вокруг, что могло отличить этот мир от обычной, плоской и неподвижной картины.

      Отец, сидя на троне, не шевелится вот уже много десятков лет. Рядом также неподвижно сидит мать. Я смотрела на них ежедневно, как на каменные памятники бывшим богам. Неподвижные, чужие, они не имели возможности даже вздохнуть.

      Мне была незнакома ласка, забота. Я никогда не знала родительской любви. Всё потому, что не такая, как они. Маленьким облачком выйдя из чрева матери, обозначила непригодность к правлению болотами и заводями, ведь появилась на свет как явление природы. Я была туманной дымкой, которая висела спокойно над болотами на заре, в которой блуждали потерянные овцы по полям и корабли в море. Боги нашего и людского мира имели возможность подарить свету лишь одно дитя. Род болотного бога прервался на мне и застыл на сотни лет. А жители окаменели в своих домах, где давным-давно потух огонь, где слишком часто ничего не происходит.

      Ничего в мире не случается просто так. Главный бог-правитель Воронвэ однажды сказал на собрании богов, что каждое действие и свершение – это его решение. Что бы ни происходило – у этого есть причина, предназначение. И вот уже восемьдесят лет задаюсь лишь одним вопросом: что же мне делать и какое моё предназначение? Я знаю, что существует огромное количество миров, где есть свои боги и их народы. Даже среди людей есть божества, которые живут на земле, а не в обители. И родившись божеством, никак не моглу понять, чем являюсь для конкретно этого мира?

      Те земли, на которых я побывала и до которых дошла – либо мертвы из-за войны богов, либо отравлены человеческими пороками. Жадность, злость, алчность и полное пренебрежение жизнями друг друга, бесконечные войны, уничтожение мест их жизни. Я родилась над злым миром, погрязшим в нежелании слышать и жить в покое. Изо дня в день он душит. И одним из главных богов этого мира был мой отец, а я должна была сойти на землю и предаться жизни среди людского народа, чтобы посеять мир и свет. Но Воронвэ решил иначе. Он хочет чего-то иного.

      – Я виновата, отец, – произношу, стоя на коленях перед молчаливыми родителями, в надежде на ответ. – Не знаю, как исправить всё и нет моих сил больше. Я задыхаюсь, растворяюсь безвозвратно и мучительно в вашем молчании. Мама, скажите хоть слово! Все эти люди, которых я погубила – они такие же. Они ни в чём не виноваты. Я не стала тем, кем должна была.

      В конце почти шепчу.

      Каждый раз, надеясь, разочаровывалась, но никогда не оставляю надежд. Что для богов жизни людей? Расходный материал, блохи на земном теле. Я не хочу быть таким богом. Почему же тогда моя душа так нещадно покрывается лозами и шипами?

      Всю свою жизнь наблюдаю за людьми, за их бедами и радостями. Они были единственными, кто обращал на меня внимание. Я заводила их в болота и с интересом наблюдала, как захлёбывается невинная хрупкая плоть, утопает, погружаясь вглубь владений отца. Играла с детьми в прятки и видела, как проклинают матери за пропажу их чад. Я хохотала. Ведь никогда не знала эмоций и чувств. Родители предпочитали кормить меня молчанием и равнодушием, иногда казалось, что они существуют в каком-то другом мире, отдельном. Отчего я чувствовала себя плохо.

      – Мама… – шепчу и касаюсь её неподвижной руки, впервые с момента, как они оба стали такими.

      Испуганно отдергиваюсь, когда хрупкое тело распадается на легкие лепестки и исчезает в воздухе. Мне стало грустно, и в очередной раз чувствую себя плохо, виновато и одновременно облегчённо. Нет проблемы – нет переживаний. От этого хотелось коснуться и отца, но, когда я приблизилась, камень на моей груди засиял зелёным светом и зашептал.

      – Не надо, Бирель, – тихо произнес голос из груди.

      Это осколок от отцовского камня, который он всегда носил при себе. Когда я только родилась, его надели на меня, и с тех пор это единственное, что грело душу в этом тёмном и мёртвом месте.

      Так, в одиночестве, я прожила ещё много лет. Изо дня в день вымещая злость на людях, научилась чувствовать себя живой, но не стала хорошей. В детстве мне говорили о том, что рано или поздно придётся сделать выбор, на какой ты стороне. Мне неоткуда было брать свет, и я укоренилась во тьме. Болото – это чёрный. В нём нет просвета и надежд, нет возможностей на что-то иное. Но я поздно поняла, что свет сама закрыла от всех, в том числе и от себя.

      Чего же ты хочешь, Воронвэ? Ждёшь ли ты, чтобы я что-то сделала? Подай мне знак, прошу.

      Сколько себя помню, люди блуждали рядом, потерянные, хмурые, ругались и просили убраться. Но испуганная и наивная,