Мулета для скрипки. Вета Ножкина

Клавдия не стала, и звала дочку то Инной, то Ниной, а как рассердится – Инессой.

      Сам Евстафий Иванович был уверен, что традиции семьи – это главное. Его прапрадед был известный скрипач, его дед был скрипач, его отец был скрипач. И его дочь должна стать скрипачом.

      Около силуэта девушки можно рассмотреть часть комнаты творческого подростка – перед Инной пюпитр с нотной партитурой «Марш Тореадора» Бизе. В ширину комнаты – сбоку слева диван, стол, на котором лежат грудой нотные альбомы, здесь же на столе по центру кусок синего драпа, на который Инна после репетиций укладывает скрипку, справа книжный стеллаж, впереди, перед девушкой, окно с лёгкой газовой портьерой, сквозь которую видно горы.

      Инна любила смотреть на горы, и когда исполняла произведение – вглядывалась туда – далеко вдаль, и ей казалось, что горы тоже умеют слушать музыку.

      В квартире не принято было запирать двери в комнаты, и потому во время репетиций музыкальные пассажи наполняли всю квартиру. И не только.

      Клавдия в основном была занята своими швейными делами, но внимательно слушала игру за стеной, и в такт музыке делала живульку на ткани на портновском манекене. Вот, как и сейчас.

      Раздался звонок в дверь. Клавдия его услышала не сразу. Звонок повторился. Клавдия воткнула иголку в игольницу, встала, и, держась за спину, прошлёпала тапочками-шлёпками в прихожую и открыла входную дверь.

      – Сафа, ты опять ключи дома забыл…

      Надо сказать, что Клавдия и своего мужа называла так, как ей вздумывалось в определённых ситуациях.

      Евстафий улыбнулся, чмокнул жену, и как обычно, накинул на манекен верхнюю одежду:

      – Что ключи?! Что – ключи?! Клава! Мне дали первую партию в «Травиате»!

      Евстафий взбудоражено скинул обувь, шаркая туфлей о туфель. Всё это время за стеной звучали скрипичные упражнения, поэтому Евстафий с громких возгласов перешёл на полушёпот:

      – Я сыграл убедительнее всех!

      – Савушка! Я была уверена, что это так и будет… Мой руки, я пойду накрывать. Инну позови.

      Евстафий, крадучись, подошёл к распахнутой двери комнаты дочери, прислонился к косяку, слушая и тихонечко тарабаня пальцами в такт произведению, и – по окончании игры, прошептал:

      – Ванесса… Ванесса… Царевна моя…

      Инесса обернулась. Увидела отца. Улыбнулась:

      – Папка!

      Инесса положила аккуратно, но быстро, скрипку и смычок на ткань на столе и кинулась в объятия уже зашедшего в комнату отца.

      – Ванесса! Мне дали-таки!… – Евстафий поднял указательный палец вверх и восторженно заиграл глазами.

      – Папка! Вот здорово! Я же говорила, я же говорила…

      Инесса прижалась к отцу, и оба они, радостные плюхнулись на диван. Отец обнял за голову дочь, поцеловал в волосы и проговорил, еле сдерживая слёзы:

      – Ну, и что, что поздно, ну и что… Твой великий прадед и не предполагал,