Зимовьё на Гилюе. Сергей Шаманов

вверх, снова замер и резко ушёл в глубину.

      – Поймалась, квакушка! – язвительно и радостно произнёс я, чувствуя непривычную тяжесть на том конце лески.

      Я с силой рванул на себя удилище, вытягивая улов. Водная гладь забурлила, вспенилась, бамбуковое удилище согнулось, задрожало, затрещало и заходило из стороны в сторону, послышались громкие шлепки по воде, полетели брызги, и в солнечных лучах, пробившихся сквозь туман, засверкала, ослепляя меня, чешуя огромного карася. Я забыл про проводку и, рискуя оборвать леску, одним рывком выбросил рыбу на берег. Я ещё ничего не соображал, мне ещё казалось, что я сплю и карась – продолжение моего утреннего сна. Но это был не сон. Я подскочил к рыбе и взял её в руки. Карась отчаянно извивался. Он был намного больше моей ладони. Размером и весом он был сравним с большой чугунной сковородой. Карась был мокрым и скользким. Брюхо его было бронзовым, а спина глянцево-чёрной. Это был мой первый карась!

      – Я поймал карася! – покатился по Колхозным озёрам мой радостный, звонкий, победоносный клич. – Я! Поймал! Ка-ра-ся-а-а!

      Друзья, разбуженные моими криками, испуганно выбрались из палатки и, сонно потирая глаза, обступили меня и трофей, шевелящийся у моих ног.

      – Есть всё-таки в озере благородная рыба, – ошеломлённо произнёс Макс. – Ты был прав, Серёга.

      – Какой огромный! – удивлялся Филин, рассматривая рыбину и опасливо трогая её кончиком указательного пальца.

      – Тут не то что с ладонь – с тазик будет! – всё так же не веря своим глазам, восхищался Макс.

      Ребята похватали удочки и устремились к озеру, надеясь, что и им улыбнётся сегодня удача. Но больше карасей в это утро никто не поймал.

      А я ещё долго сидел на берегу: то брал в руки карася, то снова клал на мох, любуясь и гордясь им.

      – Вот тебе и лягушка, – тихо подсмеивался я над собой.

      Вечером нам нужно было собираться домой. Мы стали снимать палатку, легко извлекли из земли все алюминиевые колышки, но один, полностью забитый в толстый корень большого лиственничного пня, вытащить не смогли. Промучившись около получаса, решили бросить его тут, отвязав от него растяжку палатки. Этот колышек до сих пор торчит в том месте. И двадцать, и тридцать лет спустя, бывая в тех местах на охоте или на рыбалке, я обязательно присяду на наш пенёк и с улыбкой посмотрю на всё ещё сидящее в нём позеленевшее от времени алюминиевое инородное тело. И перед глазами у меня встают мои друзья, наша первая неказистая брезентовая палатка, короткая, светлая июньская ночь, первый мой карась и первый мой рассвет на Колхозных озёрах.

      Глава VI

      Избушка на острове Тополином

      В ту осень мне исполнилось тринадцать лет, и я пошёл в седьмой класс. Мать лелеяла мысль сделать из меня врача и, договорившись со своей знакомой, пристроила меня на медицинские курсы при городском Доме пионеров, который тогда занимал первый этаж одной из четырёх тындинских шестнадцатиэтажек. Курсы были свободными, и поступить на них мог любой желающий.