Элегии родины. Айяд Ахтар

и мизинец. – Каждую из этих частей можно назвать иначе. Отдельный солдат, непредсказуемость ситуации, государство. Или страсть, напор, эмоциональная причина войны, случайность – например, слишком рано наступившая зима во время русской кампании Наполеона, – и разумная политическая воля финансировать войну. Владение первыми двумя частями этой триады и есть то, что мы видели одиннадцатого сентября. Последняя часть, коллективная, – это то, что еще должно быть как следует выработано. Аль-Каида слишком зависит от индивида, который, в свою очередь, слишком подвержен воздействиям случайных обстоятельств. Что нужно – это государственная структура, достаточно гибкая, чтобы поощрять те виды индивидуальной деятельности и креативности, которые мы в тот день увидели. Именно она может преобразовать такое новшество в коллективное политическое действие.

      – Окей, понимаю. Но как это выглядит в реальности?

      – Мы такое уже видели. Северные вьетнамцы, Спарта. Но самый лучший пример – все равно сунна.

      Я покосился на отца, зная, что это должно было взывать у него возмущение. Сунна – это слово, которым мы, мусульмане, называем обычаи Пророка и его Сподвижников, традиции, заложенные практикой первых общин верующих, чей пример до сих пор считается жизнеспособным образцом утопии во многих местах мусульманского мира.

      – Я упоминаю о ней не с религиозной точки зрения. Можно это принять, можно не принимать. Мы, пакистанцы, склонны принимать – но не это важно. Моя мысль – представление об общине, которая не разделяет военные и политические чаяния. Вопрос о политике всегда содержит вопрос о военном деле. «Война есть продолжение политики иными средствами», если вернуться к Клаузевицу. Да, конечно, вопрос о войне в конечном счете всегда подчинен вопросу о гражданском порядке, но неверно было бы думать о нем как о вопросе отдельном. Невозможно сделать мир таким, каким тебе хочется его видеть, удержать его в тех рамках, в которых тебе нужно, если ты не готов за это сражаться. Вот это и есть смысл войны.

      И чем больше общество понимает эту реальность, тем лучше. Человек – существо, созданное для боя, бета. Это не изменится никогда, притворяться, что это не так – значит себя обманывать. Мы деремся – это способ придать нашей жизни смысл. Вот почему защита граждан от войны всегда есть рецепт долговременного цивилизационного распада. Страну, нацию следует держать в военном настроении. Мухаммед, мир ему, делал это лучше, чем кто-либо в истории. Он не только был хорошим человеком, лучшим из всех, он был еще великим воином, одним из величайших. Моды приходят и уходят, и вот прямо сейчас этот образ мыслей не в моде. Но история все расставляет по местам. Настоящие лидеры, те, кого мы помним, – это те, кто желал и мог вести нацию прямо в битву.

      Было у меня искушение возразить на его упоминание Спарты: что она дала миру, кроме злополучной своей победы над Афинами? Но я знал, каков будет его ответ. Для него – для очень и очень многих мусульман – Афины ничего не значили по сравнению с Меккой или Мединой. Для них Мухаммед был Сократ, Перикл и Фемистокл в одном лице. В Пророке и его