Любовь в эпоху перемен. Юрий Поляков

Солов тут же настучит Кошмарику. А тот настучит мне – по голове. Поэтому ставь сразу.

      – Все равно остается дырка.

      – Посмотри что-нибудь из «заиксованного».

      – А с «Клептократией» что делать?

      – Не знаю. Ты как себя сегодня чувствуешь? Затылок не давит?

      – Давит. Утром сто восемьдесят на сто десять было.

      – Многовато!

      – Может, по чуть-чуть? Коньяк – лучший друг сосудов.

      – Посмотрим… – заколебался Скорятин.

      Если Алиса призовет сегодня к себе, придется пить секретную таблетку Казановы, а это вместе с алкоголем строго не рекомендуется – врач предупреждал.

      – Говорят, Кошмарик нас продать хочет, не слышал? – осторожно спросил зам.

      – А почему бы и нет? Он нас купил, как деревню с крепостными. Может и продать. Капитализм.

      – А куда идти? Мне до пенсии всего ничего осталось.

      – За что боролись – на то и напоролись.

      – Я не боролся, я строчки считал, – грустно молвил Жора и ушел, по-стариковски шаркая большими изношенными кроссовками.

      Незабвенный Веня написал как-то о нем:

      Жизнь – интересное кино!

      Вот ответсек Ж. Дочкин.

      Он выпил танкер водки, но

      Не написал ни строчки.

      В журналистику Дочкин попал случайно, о чем любил рассказывать под рюмку. Мать вырастила Жору без отца, не вынесшего ее астмы, которая обострялась от любого пустяка, в том числе и от супружеских обязанностей. Работать она могла только дома: клеила коробки для елочных украшений. Сын с восьмого класса начал сам зарабатывать, устраивался куда-нибудь на школьные каникулы, однажды увидел объявление: еженедельнику «Мир и мы» требуется курьер. Они тогда еще сидели в газетном комбинате, особняк на Зубовской возник через год. Танкист поехал в санаторий, встретил там однополчанина из Управления делами ЦК КПСС, пил с ним каждый вечер и выпросил новое роскошное помещение. Тогда многое решало фронтовое братство. Скажем, сходились вверху два седых титана-управленца, чтобы схватиться насмерть, вглядывались друг в друга: «А не ты ли в 1941-м под Оршей?..» «Я…» Обнялись, поцеловались и договорились.

      Жора зашел по объявлению – и уже на другой день разносил по этажам полосы. Больше всего ему понравились бездверные лифты, скользившие, не останавливаясь, вверх-вниз: сотрудники ловко впрыгивали и выпрыгивали на ходу.

      – А если кто-то не успеет? – вслух, как бы себя самого спросил новичок.

      – Все предусмотрено! – солидно ответил Скорятин, работавший в «Мымре» целых полгода.

      Когда пространство между опускающимся полом и перемычкой этажа сократилось до полуметра, он сунул в щель ногу – лифт дернулся и встал.

      – Здорово! – восхитился Дочкин.

      – Ну что ты делаешь, ребенок с длинным хером? И так жить не хочется! – взныл светлокожий негр с синяком под глазом.

      Это был Веня Шаронов – сказка и легенда «Мымры».

      Но еще больше, чем медленные