Любовь в эпоху перемен. Юрий Поляков

Можно – на Лазунова.

      – Кто это? Композитор?

      – Нет, художник, – он кивнул на длинную очередь в Манеж, хорошо видную с горки.

      – Разве он художник?

      – А кто же? – снова оторопел Гена.

      – Так себе. Ремесленник. – Она отвечала, не сводя глаз с пепла, который стал еще длиннее и все никак не падал.

      – А кто же тогда художник?

      – Целко́в, например.

      – Целко́в? – переспросил Скорятин.

      – Ты не знаешь Целкова? – Марина впервые глянула на однокурсника с интересом.

      – Не знаю! – ответил он со злостью и встал, стыдясь пузырей на коленях, какие бывают только у самых дешевых, «палёных» джинсов.

      Пепел наконец упал на асфальт. Ласская растерла его белоснежной кроссовкой, тряхнула головой, словно приняв важное решение, и сказала:

      – Ладно. Пусть будет Лазунов. Пошли, Геннадий, уговорил! – Оказалось, она знала его по имени.

      Они перебежали на красный свет запруженную машинами мостовую, и Марина повела растерянного однокурсника не в конец очереди, удавом обвивавшей Манеж, а в самое начало, показала милиционеру какое-то удостоверение, и через несколько минут они стояли перед огромной, во всю стену «Истерией ХХ века».

      – Ну, и как? – с иронией спросила она.

      – Напоминает «Гернику», – солидно ответил Гена.

      – Издательство «Плакат» это напоминает. Пошли лучше в «Космос».

      – Но… стипендия послезавтра…

      – Деньги у меня есть, не переживай.

      Перед знаменитым кафе на улице Горького томился целый хвост, в основном молодежь, которой было все равно, где бездельничать. Но и тут Марина прошла без очереди, улыбнулась усатому швейцару, как добрая знакомая, и что-то вложила в его осторожную ладонь. Пока торопливо убирали столик, Ласская успела кивнуть нескольким знакомым, а с одним, длинноволосым, почеломкалась.

      – «Огни Москвы», – сказала она снулому официанту. – И без лимонной кислоты.

      – Понял! – кивнул тот и ожил, словно услышав долгожданный пароль.

      На другой день, к изумлению всего курса, они сели на лекции рядом. Марина принимала неловкие ухаживания с благосклонным недоумением, точно не догадывалась, какую конечную цель преследует Гена, даря цветы, угощая мороженым, осторожно гладя руку в пестрой темноте кинозала и провожая домой. Она жила в Сивцевом Вражке, в старинном доме с эркерами. Но Скорятин, в отличие от других претендентов, ухаживал без всякой надежды, вкушая радость от одного ее присутствия, от приветливого взгляда, от тайной гордости, что с ним ходит такая девушка! Марина, конечно, все понимала, ее неприязнь к мужчинам, невесть откуда взявшаяся, сменилась насмешливым любопытством: ну когда же этот плохо одетый и глупо подстриженный мальчик хоть на что-то решится? Он никогда бы не решился, если бы Ласская, устав ждать, сама не попросила. А было так: они сидели в Нескучном саду и разглядывали