Пылающие Дюзы – 3. Дем Михайлов

огими чужими жизнями.

      И неважна причина такого риска – ведь благими намерениями вымощена дорога в ад…

      1

      На момент выхода на нашу крейсерскую скорость до пункта назначения Мэйн-1 оставалось шесть дней и шестнадцать часов. Разгон прошел успешно как для корабля, так и для тех, кого на борту старого рудовоза просто не должно было быть – для трехсот пятидесяти пассажиров, набившихся в переоборудованный трюм.

      Успех не вскружил мне голову.

      Следующие сутки я почти не спал, продолжая делать все, чтобы бортовые системы поддержания жизнедеятельности продолжали работать в штатном режиме. Несколько крупных искристых замыканий, небольшой, но очень пугающий пожар, отказавший модуль жизнеобеспечения, спятивший ремонтный дрон, пяток протекающих труб и две крупные утечки… Мы справились со всем этим и еще с целым списком мелких проблем в рекордные сроки.

      И количество возникающих проблем пошло на спад…

      Вот тут я позволил себе налить стаканчик ликера Торус-Экстра.

      Налить налил, а вот выпить в тот чертов черный день – первый из адской недели – не успел.

      И ведь не выпил по смешной причине – я постеснялся запаха алкоголя изо рта. Смешно, действительно смешно, но я не выпил из нежелания показаться тем, кто пьет на работе. И это при том, что все пассажиры то и дело видели, как я мечусь из одного конца километрового корабля в другой, каждый раз что-то перенося, налаживая, втыкая или, наоборот, выдирая… После почти суточной вахты у меня была уважительная причина выпить стопку ликера. И никто бы не осудил. Но я не выпил. Хотя старый стаканчик уже был у самого рта… Но тут пискнул зуммер, и будничный голос Вафамыча спросил через интерком:

      – Тим… к-хм… то есть… капитан Градский… уже покинули мостик?

      По этим словам стало ясно, что рядом с ним есть кто-то из пассажиров. А по спокойному голосу было понятно, что ничего серьезного не случилось – о как же я ошибался! И не только я… Но в тот момент я ни о чем не подозревал. Поэтому я отставил стаканчик, щелкнул по экрану и ответил:

      – Капитан на связи. Случилось что?

      Официальных корабельных терминов вроде «Докладывайте» и прочих я избегал как чумы. И остальные члены команды следовали моему примеру. Вот и сейчас старший механик ответил в свободном ключе:

      – Госпожа Третьякова говорит, тут возникла небольшая проблемка…

      – С чем?

      – С кем, – поправил меня Вафамыч. – Троих пассажиров штормит по полной, капитан. Озноб, высокая температура, и у них нараспашку открыты все шлюзы…

      – Не совсем понял, – признался я, и почти сразу в эфире прозвучал чужой сухой женский голос, любезно пояснивший суть выражения:

      – Обильная рвота и понос, капитан Градский. У троих пассажиров.

      – Нехорошо, – отозвался я, окончательно отодвигая от себя стаканчик ликера и поднимаясь на уставшие ноги. – Им совсем плохо?

      – Они неплохо держатся, – ответил механик и, чуть помедлив, добавил: – Но одинаковая болезнь сразу у троих…

      – Да, – согласился я, уже шагая в сторону люка, что открывал доступ к главному коридору, ведущему в центральный шлюз. – Пищевое отравление?

      – Скорей всего. Они как раз с час назад ужинали. Но у остальных все нормально – только у этих троих…

      И снова вклинился сухой женский голос, что звучал уже чуть тревожней, но все еще буднично:

      – Уже у пятерых. Еще у двоих те же симптомы… мне только что сообщили. Итого пятеро с возможным отравлением некачественной пищей. И дай бог, чтобы это было именно так…

      – Дай бог? – переспросил я. – А может быть хуже?

      Ответа не последовало. Забыв про отдых и ликер, я отправился в трюм, где пообщался с обладательницей суховатого голоса – госпожой Третьяковой. Она оказалась битой жизнью женщиной неопределенного возраста. Пронзительный прямой взгляд, худое вытянутое лицо, рост два метра с небольшим, стрижка под ноль и когда-то сломанный да так и не выправленный как следует нос. Держась спокойно, не пытаясь улыбаться или ободрять, она сообщила, что какие-либо предположения пока делать рано, но самое большее через десять часов все станет ясно.

      Моя неопытность в этой сфере мигом вылезла наружу, когда я решил, что она говорит об уже заболевших. Нет. Она говорила о еще здоровых – о той оттесненной ее властным голосом темной массе людей, что пытались услышать обрывки нашего разговора. Пока мы разговаривали, десяток добровольных помощников уже стаскивал к «туалетному» углу, как мы его называли, пластиковые матрасы, самодельные стойки, одеяла и все прочее. Они оборудовали изолированный лазарет, и в этот же вечер уже прозвучало страшное слово «карантин».

      Тем же равнодушным голосом Анастасия Третьякова рассказала о семилетней давности вспышке гриппозного заболевания на Торусе-9. Тогда за неделю они потеряли сорок семь человек, а вирус был занесен залетным торговым судном. Само по себе заболевание было известным, о нем была большая