Немного удачи. Джейн Смайли

их. Фрэнк заскулил.

      Но никто не обратил на него внимания. Мама завернула его в одеяло, на котором он лежал, прикрыла ему лицо и спросила:

      – Джейк уже запряжен и готов, верно?

      – У него своя попона, и в коляске полно одеял.

      – А Рагнар чем займется вечером?

      – Тут останется. У него завтра выходной.

      Фрэнка, который ничего не видел из-за закрывавшего лицо одеяла, она передала папе и, кажется, ушла. Через минуту его окатил порыв холодного ветра, и он понял, что они вышли за дверь, на крыльцо. Он не смел – да и не мог – пошевелиться. Папа застыл на месте, потом начал спускаться, снова застыл, начал спускаться, застыл, продолжил спускаться.

      – Ох, – раздался позади мамин голос. – Как скользко…

      – Соль кончилась.

      – Ты там поосторожнее.

      – Ты тоже. У тебя пирог.

      – Я и так осторожна. Пирогов будет достаточно.

      – Надеюсь.

      – А еще торт Фрэнки на день рождения. Моя мать приготовит свой бисквитный торт.

      – Ммм, – протянул папа. Посадив Фрэнка себе на локоть, он покрепче обхватил его за лодыжку и сказал: – Добрый вечер, Рагнар. Когда вернемся, я сам отведу Джейка в стойло.

      Дверь в коляску открылась, и ветер стих, а Фрэнк снова оказался на коленях у матери, но по-прежнему не мог пошевелить ни руками, ни головой. Он мог немного взбрыкнуть ногами. Странное это было стеснение. Оно поставило его в тупик, потому что не вызывало желания шуметь. Он просто тихо лежал, и они двинулись вперед, то вверх, то вниз (он уже испытывал это раньше, и ему нравилось), он смотрел, как за окном проносятся разные предметы, темные на темном фоне, а потом заснул.

      И вот он опирается о мамино плечо и смотрит на папу, пока мама поднимается. Фрэнк все еще не мог двигаться в комбинезоне, а еще ему стало жарко. Руки торчали в обе стороны, а голова – вверх, вместо того чтобы лежать у мамы на плече, как ему нравилось. Папа посмотрел вниз и сказал:

      – Ступеньки крутые. Можешь взяться за перила?

      А мама ответила:

      – Все хорошо, крыльцо расчищено.

      Папино лицо сияло, а потом они оказались в ярком, шумном месте, и его забрали у мамы, а та сказала:

      – Ну и ночка!

      Тут была женщина, которая всегда говорила Фрэнку:

      – А вот и мой милый! Ну-ка, улыбнись бабуле! Молодец! Улыбка точно как у моего отца, пусть даже зубов почти нет.

      А кто-то другой сказал:

      – У твоего отца зубов не намного больше, чем у этого ребенка, Мэри!

      И все засмеялись, а его поцеловали в щеку, и бабушка усадила его себе на колени и начала постепенно разворачивать.

      И вот он сидит на коленях у бабушки, она обнимает его, а он извивается, подскакивает и кричит, потому что весь этот свет и улыбки так его взволновали, что он уже не в силах держать себя в руках.

      – Целый годик! – сказала бабушка. – Прямо не верится!

      – Ровно год назад, – заявил папа, – я взглянул на доктора Геррита и сразу понял, что он пьян!

      – Ох,