Легионер. Книга вторая. Вячеслав Каликинский

прощения уже за это!

      – Господин полковник… Сергей Владимирович, простите! У меня есть единственный ответ на вопрос – зачем я живу и стараюсь выжить. Не ради чьего-то прощения. Я хочу наказать себя безысходностью своего бытия. Долгими годами страданий и мучений. Не единовременным раскаянием я хочу искупить свою вину… И еще, господин полковник. У меня будет к вам величайшая просьба. Никогда не возвращайтесь, прошу, к теме и мотивам моего преступления! Не расспрашивайте, не утешайте, не приводите доводы в мое оправдание. Хорошо? Обещайте мне!

      – Ну… Ну хорошо, барон. Обещаю…

      Старый полковник свое обещание пока сдерживал. Сблизившись с Карлом, он много рассказывал о своем сыне, о супруге, о былых походах, войнах. Эти темы бесед Ландсберг поддерживал. Но сразу замолкал и уходил в себя, если Жиляков пытался выспросить у него что-нибудь о дотюремной жизни Карла. О его жизни в Петербурге, увлечениях… Со временем старик усвоил «границы» дозволенного и не нарушал их – что сблизило двух бывших офицеров еще больше.

      И вот нынче утром, прослышав про близкий этап, старый полковник в тревоге кинулся к Ландсбергу.

      – Мой друг! Вы, конечно, слышали новость насчет отправки этапа в ближайшее время?

      – Вся камера об этом с утра только и гудит, Сергей Владимирович! – усмехнулся Ландсберг. – Нужно быть глухим, чтобы не услышать!

      – Да, конечно… Но нынче арестантов, говорят, отправляют не пешим ходом в Сибирь. А пароходом, на какой-то остров Сахалин?

      – Да, говорят, туда…

      – Карл Христофорыч, я ужасно боюсь, что меня по состоянию здоровья могут забраковать. И я не попаду в команду отправляющихся!

      – Помилуйте, полковник! – изумился собеседник. – Я не понимаю! Ну и слава Богу, если не попадете! Радоваться надо бы вам, а не бояться, Сергей Владимирович!

      – Барон, вот вы смеетесь, а я серьезен как никогда!

      – Простите мою веселость, Сергей Владимирович – но почему вы стремитесь на этот проклятый остров? Написали бы прошение – с учетом ваших былых заслуг и в силу преклонных лет вас вполне могут оставить если не в здешней пересылке, так где-нибудь в тихой российской тюрьме. Да так оно, скорее всего, и без прошения выйдет. А там, глядишь, какая-нибудь амнистия – и обнимете вскорости свою дражайшую супругу! К чему вам Сахалин? Н-не понимаю!

      – Во-первых, мне не хотелось бы расставаться с вами, мой дорогой друг! – седые усы полковника, сильно отросшие в тюрьме, задрожали. Он отвернулся.

      – Спасибо, весьма тронут, но…

      – Барон, я имею в виду не только свою личную глубокую привязанность к вам. Да, мне будет трудно и одиноко без вас – но, кроме этого, я весьма рассчитываю на вашу помощь и в другом вопросе, – старик придвинулся к Ландсбергу и оглянулся по сторонам, желая убедиться – что его никто не слышит.

      Ландсберг, все еще недоверчиво улыбаясь, тоже оглянулся. Цыкнул мимоходом на мужичка, мастерившего неподалеку подметку для «кота». Тот, недовольно буркнув что-то, все же пересел